В моем сердце дышит трудно драгоценная змея
Название: За сказкой.
Автор: Белая Ворона
Бета: нет
Фандом: Эдвард Руки-ножницы
Рейтинг: PG-13
Размер: мини. Пока или вообще - разберусь по ходу написания.
Персонажи: Эдвард, Августа.
Жанр: с этим пунктом всегда были проблемы =.=
Дисклеймер: Всё - Бертона. Ни на что не претендую. Хотя Августа, обобщенное умное дитя, все-таки большей частью моя...
Статус фанфика: В процессе
Примечание автора: автор вечно сомневающееся животное. Если врет - пинать лучше сразу. Если не врет - хвалить тоже можно, но лучше поменьше. Зазнается же)
Размещение на других сетевых ресурсах: предварительно известить автора. Она не верит, что кому-то захочется, но привыкла не пропускать этот пункт.
читать дальшеТепло - это прекрасно. Тепло и зеленые листья после долгой зимы, за которую, кажется, можно успеть замерзнуть и сердцем, и душой. Снег тает и поют птицы по утрам... Поют неуверенно, пробуют голоса, но скоро, уже очень скоро они распоются и перестанут стесняться. Старый сад потихоньку оживает и достаточно быстро приходит день, когда Эдвард находит первый цветочный росток в этом году. Это значит, что весна все ближе и что наконец появится настоящее дело - ухаживать за садом, стричь и пестовать, да и просто наблюдать за тем, как из тонкого, едва заметного стебелька цветок вытянется в прекрасное, гордое растение...
Все чаще Эдвард выбирается под сень большого клена, растущего в саду. Он любит это место, любит прислонятся спиной к стволу дерева и смотреть в небо, вытравливая из жил бесконечный зимний холод. Холод, который стал особенно сильным после короткого, нежданного тепла... Он приносит с собой книги и иногда даже остается в саду на ночь - темнота огромного, украшенного звездами купола красивей, чем огни городка.
Зима была очень, очень долгой в этом году и по правде сказать Эдвард не особенно и запомнил, чем занимался все время после Рождества. Помнил, как резал ледяные скульптуры, а выходили почему-то одни драконы. Помнил, как смотрел по ночам на городок... "Звезды похожи на снег...". Пустота и тишина. Ледяные фигуры, книги и город, живущий своими заботами. Все как всегда. Все как всегда, но попробуй убеди себя в этом. Мысли непослушны и иногда Эдварду казалось, что он мог ошибиться - ведь люди же умеют болеть. Однако поверить в это было почти невозможно и он снова и снова повторял точеный изгиб крыльев и насмешливый, почти человеческий прищур... Ни почему - просто так получалось.
Эта зима была очень долгой и полной не только странной горечи, но и воспоминаний. О бумажном снеге. Об обучении этикету, о том, как отец однажды решил показать Эдварду красоту гор - и они пошли вместе, вниз по дороге... Отец опирался на руку Эдварда - осторожно, но сильно - и рассказывал о том, что строго говоря, название "горы" совершенно не подходит обыкновенному, даже не очень и высокому холму. Они часто останавливались - ведь старик-изобретатель был совсем не так силен и ловок, как в молодости, и ему было тяжело. Он улыбался, показывал Эдварду цветы, похожие на звездочки, муравьиные дорожки и горькую траву под названием "полынь"... Они спустились вниз совсем ненамного и повернули назад, но Эдварду хватило и такой короткой прогулки, чтобы чувствовать себя совсем счастливым. До сих пор в старой книжке стихов лежали засушенные цветы, которые они принесли тогда...
Клен потихоньку начинал выпускать первые клейкие листочки, среди кустов появился выстриженный умелыми руками дракон... Все было если не хорошо - то хотя бы тепло.
А это уже очень много.
Что такое жизнь?
Жизнь это бесконечное ожидание.
Эту нехитрую истину Августа поняла за зиму. За зиму, прожитую по принципу "Нам бы день простоять, да ночь продержаться". И она держалась. Когда в школе закидывали снежками. Когда один из проверенных друзей смеялся вместе со всеми. Когда заболел папа и врачи опасались, что он уже не оправится...
День и ночь - это совсем не так много. Но они не кончаются, бесконечно чередуясь, и по вечерам, ложась спать, Августа смотрела в потолок и думала. О том, что Майк - задавала и дурак. Что серые тучи - это совсем скучно. Думала о старом замке над светящимся огнями городом. Там наверняка очень холодно, как и всегда и Эдвард... Что же он все-таки подумал и что ему сказать, когда каникулы все-таки наступят? Девочка засыпала с неуверенностью и надеждой, а наутро, сонная и сердитая, шла в школу. Там - бить портфелем Майка, отвечать на уроках и тянуть руку, чтобы точно спросили. Потом домой, домашние работы и серость за окном. Потом придет мама - уставшая, несчастная. Не глядя поужинает, потреплет дочь по голове - и снова уйдет, уже в свою комнату, писать какие-то отчеты...
День за днем, неделю за неделей. В воскресенье вместо школы - сон и поездки в больницу к отцу и ничего яркого... Разве что книги, которые Августа читала в любую свободную минуту...
А весна настала внезапно и началась с того, что очередной день оказался полным ослепительного золотого солнца. И мама улыбалась, когда пришла домой. Присела на корточки, даже не переодеваясь, обняла дочь, счастливая, растрепанная. Зашептала: "Папу скоро выпишут. Совсем, совсем скоро..." и отчего-то заплакала... Весна зазвенела в лицах и в небе, и Августа стала больше улыбаться и не столько отбиваться от Майка, сколько весело огрызаться на него. Солнце дарило уверенность и оптимизм, примиряло девочку с миром. К тому же весенние каникулы все приближались и Августа, решив, что "будет проблема - будет решение" - как говорила бабушка - с нетерпением ждала их...
Папу выписали за две недели до каникул и Августа долго с визгами висела на нем, когда он только вошел - высокий, осунувшийся, но все равно счастливый. "Никогда больше не стану курить, - шепнул он дочери, подхватывая её на руки - Никогда. И перебьются все партнеры, которым так важно... - он замолчал, а потом засмеялся. Сказал: - Я тебе обещаю. Запомни" И Августа кивнула, понимая, что отцу нужно чем-то закрепить свое обещание - он знал, что решения, о которых известно другим, сложнее нарушить...
У него было больное сердце и Августа знала, что старый доктор сказал ему "Чудом выкарабкался, мальчик. Только если не хочешь снова к нам в гости - сигарету больше в руки брать не смей".
А на улице - пели птицы.
...Когда-то давно отец, уходя в лабораторию, оставлял Эдварду включенный грамофон с пластинками великих мастеров. Эдвард тогда ещё не мог вставать - старый изобретатель поспешил оживить гомунула, рассудив, что если тот не очнется на этом этапе - то и мучится со всем незаконченным будет незачем и Эдвард до сих пор прекрасно помнил то время. Тогда у него были закончены лишь голова, сердце и руки, на которых ещё не было даже ножниц и отец сидел с ним, учил, рассказывал и что-то постоянно делал и дорабатывал. А когда уходил - спать или продолжать работать в специальных условиях - то оставлял сыну включенную музыку - а читать Эдвард тогда ещё не умел. Грамофон слегка похрипывал на высоких нотах, но все равно Эдвард был очарован вальсами и сонатами, этюдами и опереттами. Он помнил, что первым делом, когда научился читать, попросил отца достать книгу о музыке - о том, как из нот складывается мелодия и какие композиторы жили на Земле. Параллельно с физикой, химией, эикетом и механикой, на которых настаивал отец, он учил музыкальную литературу и музыкальную грамоту. Из каких инструментов состоит симфонический оркестр, какие бывают интервалы и что такое стаккато. Больше всего он тогда жалел, что ещё долго не сможет освоить никакого музыкального инструмента. Ведь с ножницами особенно не размахнешься - только если на барабане... Но Эдварда привлекала скрипка - её он предпочитал всему остальному. И когда умер отец его ударило ещё и это - то, что ему никогда не придется не то что взять в руки - но и просто увидеть, как играет на скрипке человек.
Было время, когда замок был полон музыки - и пусть грамофон хрипел и сипел все больше, но мертвенная тишина не могла подступиться. Больше всего Эдвард тогда боялся оцарапать какую-нибудь из пластинок или что-нибудь сломать. Приходилось быть черезвычайно осторожным. Но однажды грамофон все-таки не выдержал - ведь он был уже старый и совершенно не приспособленный под ножницы - и сломался. И замок заполнила звенящая пустая тишина. И пришлось привыкать к ней - долго и мучительно, но привыкать. Постепенно музыка забылась, ушла в прошлое и в один из дней этой долгой зимы, найдя грамофон среди старых вещей, Эдвард удивился и огорчился своей забывчивости. Ведь когда он жил в городе - мог бы вспомнить о том, что есть классическая музыка, о том, что где-то есть оперы и филармонии и попытаться узнать больше о том, что люди слушали теперь. Не догадался за всеми заботами, за странной суетой, сопутствовавшей его появлению, и горько жалел об этом, глядя на грамофонные пластинки, лежащие в одной из пыльных комнат мертвым грузом.
...В городе, кажется, музыка не играла никогда. А может быть, и играла, но незнакомая или не иснтересная и он просто не мог вспомнить... Зато вместе с грамофоном и пластинками Эдвард нашел калейдоскоп - старый и довольно пыльный, но зато с удобной засечкой - такой, чтобы можно было удержать трубку в лезвиях без особенных усилий. Это тоже был привет из прошлого - игрушку отец вручил Эдварду лишь немногим позже его "рождения".
Сидя под кленом и медленно вращая калейдоскоп, Эдвард выпадал из реальности на долгие часы. Все же наблюдение было тем, что он умел лучше всего и любил больше всего и текучие яркие узоры заворожили его - как когда-то давно.
Забывать легко - гласила истина этой зимы. И тем удивительнее потом вспоминать.
Когда уезжаешь всего на две недели, собираться особенно долго не приходится. Смену одежды, гигиенические принадлежности, бисер и пару самых любимых книг. Всего получается один совсем небольшой рюкзачок, который можно легко нести пару часов.
Августа всегда собирается по простому принципу - сумка должна быть такого веса, чтобы никто из взрослых не кинулся помогать. Она ездила в лагеря целых два раза и частенько наблюдала, как девочки её возраста грузили свои сумки на вожатых - потому что сами их нести были не способны. Это - унизительно и глупо и Августа любит ездить налегке. Беспокоится мама - как дочь будет жить, не станет ли мерзнуть.. Маме не приходит в голову, что бабушка беспокоится о том же самом.
На утро первого дня каникул - обязательных каникул, всегда наступающих в конце марта, Августа настроена вполне оптимистично. Мать целует её, улыбается, а папа смеется и садится в машину на место водителя. Свое слово он держит и там, где раньше было подобие пепельницы, теперь сидит сплетенный Августой большой бисерный скорпион. Девочка усаживается назад, бросает рюкзачок под ноги. Хорошо все-таки, когда бабушка живет в четырех часах езды.
Всю дорогу она болтает о каких-то пустяках - о том, что станет делать у бабушки, о том, какого щенка она видела вчера вечером и какого красивого крыса слепила из глины на недавнем занятии. Они с отцом играют в слова и названия, считают красные машины, и внешне совсем не похоже, что Августа старается отвлечься от собственных мыслей. Но она старается и ещё как.
Бабушка встречает их на крыльце, и Августа почти что повисает на ней, обхватив руками за талию. Отец машет из машины и бабушка уговаривает его остаться на чай... И снова смех, и снова болтовня ни о чем, прощание с отцом и распаковка вещей. Все сумбурно и суетно, как и всегда в день приезда и только поздним вечером, сидя на окне и глядя на замок, Августа понимает - вот и все. Каникулы начались. Три пустых скучных месяца прошли почти незаметно. Ей хочется потянуться к лампе и выбить приветствие, но она не решается. Ей кажется, что сначала нужно попросить прощения, глядя в глаза...
И пусть это и будет чудовищно сложно, но сделать - все-таки надо.
Подниматься по старой дороге весной гораздо легче, чем зимой. Ноги не увязают в снегу и четко видно не слишком заросшую часть пути. Августа идет медленно - шаг за шагом, словно бы нехотя. Ей страшно. Страшно, что сказка окажется ложью, зимней придумкой от скуки. Страшно, что Эдвард может быть слишком обижен.... Ветер торопит её, подталкивает в спину, но она все равно не спешит. Когда долго чего-то ждешь, нужно уметь это что-то принимать и делать так, чтобы не было разочарования.
Ворота чуть приоткрыты - с самой зимы их никто не касался, некому было их закрыть. Августа проскальзывает в щель, легко качает створку - на удачу... Сейчас сад гораздо красивее, чем зимой. Обзаводятся листьями деревья, уже выглядывают первые ростки на клумбах. Августа мимолетно думает, как здесь будет летом, но тут же отвлекается от этой мысли. Ей нужно найти Эдварда. А сад велик, да и замок тоже... Если зимой он все время проводил на чердаке, то теперь, когда потеплело, наверное выбирался вниз. Ведь кто-то же подровнял кусты?..
В замке - пусто и тихо. Августа присаживается на корточки у самых дверей, вглядывается в пыль. Видны следы - достаточно свежие. Притом ведут они наружу, а в обратном направлении - нет. В замок он ещё не возвращался. Девочка тяжело вздыхает, снова выскальзывая под ясное небо из старого и серого зала. Там она хотя бы немного ориентировалась. А в саду придется долго блуждать. Впрочем, это означает, что будет возможность полюбоваться на выстриженных животных...
Августа ступает на первую попавшуюся дорожку и решает твердо идти по ней до конца. Заблудится ей не страшно - она боится обойти весь сад и никого не встретить...
Олень и бурундук, дракон и эльф... Августа замирает почти что у каждого куста. Любуется ими. Она никогда не признается себе, но это - способ оттянуть неизбежное. Ведь чем дальше, тем больше ей кажется, что она никого не найдет. Что так и проблуждает до самого вечера... Она боится разочароваться, даже очень. И потому изучает каждое творение. Тянется погладить...
И когда наконец слышит едва уловимое, задумчивое пощелкивание ножниц - поднимает воротник, оправляет рюкзачок и идет на звук. Ей очень хочется чувствовать себя смелой. Только богов теперь просить нельзя. Боги не помогают предателям.
Эдварда она видит неожиданно - вынырнув из-за очередного куста - и останавливается, завороженная. Он сидит, прислонившись к дереву спиной, прижав к глазам калейдоскоп - небольшой и красивый. Вот слегка нервно встряхивает рукой, сменяя узор, и снова замирает. Полная неподвижность и полное одиночество. На своем чердаке, зимой, он не казался черно-белой иллюстрацией, вклееной в большую цветную книгу. Там он был в своей цветовой гамме. А здесь... Здесь он выглядит чуждым и лишним. И даже сознание того, что почти все вокруг растил и обрабатывал он, не делает его более близким и подходящим к этому месту. Поза его расслаблена и на лице выражение ласковой усталости и заинтересованности, но Августа знает - когда он отнимет трубку от глаз в них станет видна теплая грусть и немного ледяной тоски, ещё не вытравленной солнцем.
У девочки из головы вылетают все слова, которые она придумывала по дороге сюда. Ей просто хочется плакать и ненавидеть себя. Да, не желала предавать, но так и это важно, когда все уже сделано? Эдвард не замечает её, когда девочка подходит - он слишком погружен в наблюдение за цветными яркими грезами, слишком не ждет шагов, чтобы услышать их, и когда Августа обнимает его, вжимается лицом в скрипучую кожу, едва ли не подпрыгивает. Однако осознание, что рядом - живое существо - удерживает его на месте. Слишком сильно, слишком ярко в нем осталось это "Никогда не причинить боли. Даже нечаянно". Он очень медленно отводит трубку от глаз, опускает руки. Удивление, растерянность, страх - но Августа не видит его лица за пеленой слез. Это вечное и детское - не умея просить прощения словами, просить его действием, прикосновением... Девочка даже особенно и не подумала, что у Эдварда может дрогнуть рука. Слишком жалко ей стало его и почему-то себя...
А Эдвард просто не особенно знал, что делать и что думать в такой ситуации. На смену удивлению пришла нежданная радость, но вместе с ней и полное непонимание происходящего. Откуда, зачем и что теперь делать?.. Ведь он никогда не утешал плачущих детей... А Августа никак не могла успокоится и наконец Эдвард все-таки решился - неловко приобнял её локтем, второй рукой коснулся волос...
Что ж, встреча состоялась. И все объяснения вдруг оказались лишними, кроме простого "Я не хотела..."
В саду пели птицы, шуршал листьями старый клен и прощать оказалось неожиданно легко и радостно.
Августа спит и видит сон. Хороший сон, легкий - про то, как под мелодию скрипки слетают с обрыва сияющие то ослепительным светом, то ослепительной тьмой фигуры. Она стоит вместе с ними, на самом краю, и едва не кричит, когда все они - яркие контрасные силуэты без лиц - делают шаг вперед. Падают с огромной высоты, и, когда кажется, что вот сейчас ничего не станет, когда Августа готова завыть от боли и бессилия, когда чудится, что останется только неромантичное кровавое месиво на земле - именно тогда они раскрывают крылья. Ослепительно-белые и ослепительно-темные, с характерным хлопком. Взлетают разом, поднимаются снова на уровень обрыва... Августа смотрит на них, увлеченная, и не замечает, как сама делает шаг в пропасть. За ними. На несколько мгновений - опаляющий, ледяной страх - ведь у неё же нет крыльев! А потом вдруг - внезапный рывок вверх, так, что перехватывает дыхание. Это чужие руки сомкнулись под мышками и, задрав голову, Августа видит, как отчаянно загребают белое и черное крыло, как два существа - безиких, но все равно красивых, удерживают её в воздухе. Темное смеется и, свободной рукой щелкает её по лбу. Слышнен сиплый голос:
-Ох отпустил бы я тебя, да начальство не поймет... Просыпайся давай, мы тебя ловить не нанимались.
Белое возмущенно шикает на него, что-то начинает говорить - запыхавшимся, тонким голосом..
Но Августа уже послушно просыпается.
Люди умеют спать. Эта их способность Эдварда всегда удивляла. Не дремать, не грезить на яву, а будто выключаться, порой на достаточно долгое время. У него так не получалось, хотя когда-то давно он даже пробовал уснуть. Не получалось и все.
Спящий человек - беспомощен. Он ничего не видит, не слышит, не воспринимает. Сон уводит человека в свою, особенную реальность, снимает все маски с лиц. Как и смерть. Иногда Эдварду казалось, что смерь сменяет сон тогда, когда человек решает, что реальность сна - красивее, правильнее и реальней, чем настоящая. Впрочем, он мог ошибаться. Отец рассказывал, что смерть - это вечное забвение. Вечный покой. Рассказывал он и о теориях жизни после смерти, говорил о реинкарнации. Эдвард слабо помнил эти его рассказы - быть может от того, что понимал ещё тогда, что ему умирать придется нескоро, если вообще придется - и не старался запомнить....
В ветвях клена заливалась одинокая птица, в небе степенно плавали пушистые, пышные облака... А девочка спала, угнездившись в кольце его рук, и Эдвард не мог решить, что ему следует делать. Он не знал, что для человека, тем более для ребенка, это нормальный откат после сильного волнения, после слез. Если честно, больше всего ему хотелось отодвинутся, прервать контакт. Он слишком отвык от прикосновений, слишком опасался самого себя, своей неуклюжести, чтобы не испытывать дискомфорта. Однако отодвигаться было некуда, да и земля наверняка была ещё слишком холодной, чтобы человек смог на ней спать без ущерба для здоровья. Ну, по крайней мере Эдвард так предпологал. Потому он терпел, гадал, на что похожи облака, и незаметно расслаблялся - совсем немного. Разглядывал лицо гостьи - густую челку, курносый нос, пухлые, как у Ким, губы... Длинные пушистые ресницы, родинку на левой скуле и две короткие, кажущиеся забавными, косички, перетянутые яркими резинками... Наверное, ей снилось что-то хорошее - девочка улыбалась во сне и Эдвард даже поразился, сообразив, что некоторые обороты для своего "мысленного потрета" он явно заимствовал из книг. Ну, про "пушистые ресницы" там точно что-то было. И не раз. И про улыбки во сне - тоже... Девочка беспокойно пошевелилась, открыла мутные со сна глаза - светло-карии, напоминающие о летнем солнце и осенних листьях... Эдвард сразу же напрягся, сосредоточил внимание на лезвиях - а девочка смутилась и отодвинулась. Прошептала какое-то извинение... Перед Эдвардом никто и никогда по-настоящему не извинялся - и он только кивнул. Так, как делал всегда, когда хотел доставить людям удовольствие, но не особенно знал, чего от него ждут, кроме улыбки.
Августа взглянула на небо - и едва не ахнула. Приближался закат, алые облака заполонили небо.. Сколько она проспала?.. И сколько Эдварду пришлось сидеть неподвижно? И как она вообще ухитрилась уснуть?.. Девочка нахмурилась, вспоминая. Да, искала, да плакала. Потом что-то рассказывала, постоянно вскидывая глаза "Ты же правда не обижаешься?..". А потом как-то незаметно задремала, прижимаясь щекой к одной из пряжек на костюме Эдварда - на коже до сих пор остался след...
-Прости, - виновато сказала она. Больше ничего в голову не пришло и Эдвард кивнул, чуть-чуть улыбнулся. - Я завтра приду.
И снова быстрый взгляд "Ты же поверишь, правда?.."
Вниз пришлось бежать ибо на ужин она безнадежно опаздывала.
Эту ночь Эдвард провел на чердаке. Сегодня ему нужно было подумать, а звезды отвлекали, завораживали своей красотой и вечной, неразгаданной загадкой. Отец когда-то рассказывал сыну сказку, где звезды были всего лишь уравнением, множеством точек, сложивив которые можно было получить решение всего мира, а вместе с ним - и абсолютное понимание. Отец не верил в это, когда рассказывал, но Эдвард - поверил. Пусть с уравнениями у него было не очень хорошо, зато он отлично решал загадки. Только со звездами у него пока не получалось.
Все снова было странно. По привычке Эдвард чертил по стене и последовательно задавал себе вопросы - почему он обрадовался. Почему поверил, что завтра девочка придет. Почему позволил коснуться себя и более того, проспать у себя на коленях полдня... Самым простым выводом была родившаяся зимой привязанность, то, что он теперь не рисковал назвать "дружбой". Дружба - понятие обоюдное... Но Эдвард противился этому варианту, не хотел принимать его и думал о том, что ещё могло значить такое его поведение. Страшно не разбираться в других. Но не разбираться в себе - ещё страшнее.
На чердаке пахнет весной - ранней зеленью, растаявшим снегом и ветром. Здесь вообще всегда пахнет ветром и это дает ощущение простора и свободы. Августа, держась за раму, стоит в проеме окна и смотрит на океан. Он кажется ей огромным и прекрасным - а ведь с чердака видно совсем не так много. Огромным, прекрасным и золотым. Он манит, кажется, что до него совсем недалеко идти - только немного спуститься по горной дороге, потом свернуть на почти заросшую тропинку, прокатится по склону, продраться по кустам.. А там совсем немного по заброшеной дорожке - и выйдешь к берегу. Конечно, с отцом они порой ездили к морю - но всегда на цивильные пляжи, где было много людей и океан казался прирученным и тихим. В песке всегда был мусор, дети в воде кричали и смеялись, их родители растягивались по берегу небольшими компаниями... А Августе всегда хотелось побыть наедине с морем. Она пристально смотрит на золотой блеск воды и вдруг разворачивается - резко, так что Эдвард даже чуть вздрагивает, вскидывает подбородок - привычно, для смелости, и на одном дыхании спрашивает:
-А давай попробуем добраться до океана?
И улыбается, склоняя голову набок - таким забавным кажется ей удивление на лице хозяина замка.
По дороге идти достаточно легко и Августа быстро приноравливается к шагу Эдварда. Рюкзачок бьет её по спине, в резинках, украшенных стеклянными бусинами, играет солнце. Больше всего она боится одного - заблудится, пропустить тропку. Впрочем, это вряд ли возможно - слишком приметный куст она углядела сверху, чтобы его пропустить. Девочка рассказывает обо всем, что видит - о невзрачных серых птичках, о небольшом буераке, в котором она зимой теряла варежку, о том, что по весне просыпаются ежи и медведи где-то далеко, а вместе с ними и дриады - живые души деревьев, тоже засыпающие зимой... Она замечает, как Эдвард переодически оборачивается, поглядывает на замок - на лице его неуверенность и интерес и Августа догадывается, почему - он ведь вышел в мир, не ограниченный стенами, впервые за много лет. Тут уж кто хочешь заинтересуется и растеряется.
-Одуванчик! - девочка вдруг бросается в сторону, опускается на корточки. На лице у неё жуткий восторг и радость первооткрывателя. - Это значит - обернувшись, поясняет она Эдварду - Что весна совсем наступила!
Он подходит, опускается на колени рядом, едва слышно щелкают суставы... Цветок - желтый и маленький, очень пушистый, пахнет так, что Эдварду не с чем сравнить этот запах. Ни солнце, ни весна, ни травы... Что-то иное - теплое и тоже неуловимо желтое. Он тянется к цветку лезвием и, кажется, едва-едва касается стебелька. Но цветок уже падает, срезанный. Августа поднимает его, смотрит на огорченного Эдварда. И вдруг, потянувшись, прилаживает цветок ему в волосы. Смеется:
-Ты теперь тоже стал весенний! - восклицает она и хлопает в ладоши.
И когда они уходят - ведь нужно торопится, путь вниз долог - говорит:
-Попозже, когда их станет совсем много, я начну плести из них венки. А бабушка - делать варенье... А ещё есть такая сказка, про то, что одуванчики - младшие братья солнца. Хочешь, расскажу?..
Эдвард кивает - как всегда, когда ему предлагают что-нибудь рассказать, куда-нибудь сходить, что-нибудь сделать - только осторожнее, чтобы не выпал цветок, и девочка начинает рассказывать, легкомысленно поглядывая на небо:
-Когда-то давно маленький одуванчик выбрался из-под земли...
Дорога за словами коротка и они едва не пропускают нужный поворот.
Продираться по кустам, заполонившим старую тропку, оказывается гораздо проще, чем Августа предпологала. Эдвард просто молча вышел вперед и во все стороны полетели зеленые листья. Не приходилось отводить ветки, нагибаться и отцеплять вцепившиеся в одежду колючки - нужно было просто не отставать. А когда они прошли, тропинка больше всего напоминала живой зеленый коридор и Августе было смешно думать, как какой-нибудь взрослый забредет сюда и удивится.
До океана оставалось идти совсем не много. Ну, по крайней мере, девочке хотелось так думать.
Склон, на который их вывела тропинка, и по которому нужно было спуститься, оказался не таким крутым, как выглядел из окна замка. Августа даже облегченно вздохнула, увидев его - она ведь боялась, что придется натурально катиться - сбегать вниз. А оказалось, что вполне можно было и сползти. Если осторожно, конечно.
-Теперь потихоньку и ни обо что не спотыкаясь, - кратко проинструктировала она больше себя, чем Эдварда и первая поставила ногу на кажущийся достаточно пологим, но все-таки ненадежным спуск.
...Когда-то здесь была тропинка - но сейчас все уже заросло. Впрочем, это было путешественникам только на руку. Можно было придерживаться за кусты, притормаживать о корни деревьев и вообще спускаться с относительным комфортом. Взрослый бы посмеялся, глядя на то, как медленно и неуклюже они двигались, но ни Августе, ни Эдварду смешно не было - удержаться бы...
Где-то в середине пути они сделали короткий привал. Эдвард прислонился спиной к очередному дереву, попавшемуся на дороге, Августа зацепилась за куст и немного запыхавшись, но довольно-таки ясно говорила о том, как кстати здесь выросло это подобие леса. Или рощи. Или.. В общем, терминология важна не была. Главное, что им повезло... Только сейчас девочка поняла, как не любит тишину. Говорить было гораздо интереснее и комфортнее. А ещё она подумала о том, как они будут взбираться сюда на обратном пути и решила про себя, что стоит поискать другую дорогу.
Под конец спуска Августа все-таки не выдержала - раскрыла руки и вниз просто сбежала, лишь чудом ни обо что не запнувшись и ни во что не влетев. Это было прекрасное ощущение - ветра в лицо, почти-полета и того, что рядом есть кто-то, кому можно сказать про то, как это прекрасно. Эдвард так сделать не рискнул - спустился так, как они шли до этого.
И вот они встали рядом - запыхавшиеся. немного диковато глядящие, но вполне довольные пока и путешествием и собой. Теперь до океана и правда оставалось всего ничего.
Солнце потихоньку приближалось к зениту.
Море встречало их тихим рокотом волн и золотыми бликами на воде. Казалось, оно радо гостям и красуется перед ними - так демонстративно, словно на картинке, кипела среди валунов белая пена, такой гладкой была галька под ногами и таким явственным привкус соли на губах. Пляж был галечный - весь берег был усыпан округлыми камнями. И никого больше - только бескрайняя, беспокойная, живая синева...
В шепоте моря слышался голос вечности - "Вы живые, вы дышите, вы пришли. Но как коротки ваши жизни по сравнению с моей, как ничтожны вы по сравнению со мной..." В словах не было насмешки, только ласковое безразличие и уверенность... Море казалось живым и дышашим, оно играло, волны боролись друг с другом, шли войной на берег и откатывались без обиды, только с азартом.
Было ветрено и свежо и очень-очень хорошо.
Об этом моменте Эдвард мечтал давно - ещё с тех пор, когда отец впервые рассказал ему о том, что такое океан и показал его из чердачного окна. "Когда-нибудь ты будешь стоять у кромки прибоя и вспоминать меня - сказал тогда старик. Вряд ли он знал, что его слова окажутся пророческими... Очень многое в мире Эдварда было живым - огонь и ветры, небо и цветы. Он часто играл с ними, расшифровывал настроения и послания... Но с морем не нужно было даже расшифровывать - оно говорило открыто, шептало не уставая о самом разном. Море было просторным и отчего-то казалось, что на другом его берегу - там, за горизонтом - живут добрые люди...
Августа же нагнулась и, пошарив среди камней, вытащила на свет ракушку - небольшую, но очень красивую, витую и узорчатую. В ракушке давно уже не жил, она отливала перламутром и девочка поразилась такой удачи - за такими ракушками обычно приходилось нырять и искать их на дне, а сейчас она вдруг сама оказалаь в руках... Августа прижала ракушку к уху - и море запело в ней совсем по-другому, чем пело снаружи. В ракушке оно было тихим и умиротворенным, очень теплым и летним. А здесь и сейчас океан был настроен резвиться и шуметь. И был он холоден...
Так и прошел почти весь день - для Эдварда за молчаливым наблюдением и тихим восторгом, за ощущением соленого ветра и бесконечными морскими историями. А для Августы - за пусканием "блинчиков", поиском ракушек и игрой в салки с морем... Она не пыталась вовлечь в игру Эдварда - он был слишком зачарован исполнившейся мечтой. Настолько, что девочка решила показать ему все чудеса потом. В следующий раз. Она была убеждена, что этот раз будет. А под конец она все-таки устроилась рядом с Эдвардом и они молча смотрели, как солнце потихоньку клонится к горизонту. И эту тишину не хотелось разбить, потому что она не была ни натянутой, ни неловкой.
В этом и есть самая главная тайна - в том, что только друзья могут молчать вместе, не чувствуя ни напряжения, ни обиды. Только друзья могут заниматься совершенно разными вещами и все равно быть заодно. Только друзья могут слышать в шорохе волн одни и те же истории.
А на обратном пути, когда они, несколько усталые, но очень и очень довольные поднимались обратно к замку, им встретилась тощая рыжая кошка, с самым независимым видом сидевшая прямо посреди дороги. Была кошка золотоглазая, очень торжественная и с большими трогательными ушами. Августа сразу же потянулась к ней, забыв про усталость, подхватила на руки и принялась чесать за ухом. Кошка милостиво мурлыкала и вид у неё был такой, словно она ждала на этой дороге именно девочку и Эдварда - и теперь, когда встреча состоялась, была совершенно довольна собой. Эдвард тоже кошкой заинтересовался - посмотрел ей в глаза, улыбнулся, но погладить не решился. Впрочем, кошка от него ничего подобного и не требовала. Ей хватало и того, что ею молча восхищаются.
Кончались эти гляделки тем, что дальше они поднимались уже втроем.
А ночью кошка, мурлыкая, лежала у Эдварда на коленях и было ей абслютно начихать на ножницы.
Положительно, она была странная.
"-Люди это совсем не так страшно. Особенно если с ними не надо долго общаться... Когда-нибудь мы сходим на атракционы, правда?.. Если что, я буду говорить, что ты участник шоу масок и изображаешь маньяка, которого пятьдесят лет назад застрелила полиция. Всё будет хорошо, вот увидишь. Ты узнаешь, как это может быть весело. Какой вкус у сахарной ваты, как здорово отпускать воздушные шарики и как громко можно кричать на русских горках...
Ему хочется поверить, но одновременно - и грустно улыбнуться и покачать головой. Этого не будет, потому что не может быть никогда. Слишком страшно, слишком неуютно среди людей. Слишком много взглядов и непонятного, неприятного смеха...
А Августа болтает ногами, лежа на кровати и мечтает вслух о том, что будет когда-нибудь.
-А ещё тебе бы понравились поезда, - говорит она и жмурится, совсем как кошка, устроившаяся у неё на спине - Они похожи на бесконечность. Однажды я ездила к бабушке на поезде, когда у папы сломалась машина. Это было здорово. Они большие, пахнут железом и пылью и ни одному человеку столько не пройти за всю жизнь, сколько проезжает за свою самый обычный паровоз.
Эдвард вспоминает, как отец читал ему заметки о том, где и как строят железные дороги. Старик-изобретатель тогда дергал себя за ус и довольно говорил: "Прогресс это то, чего я всегда ждал. Вот же, и на мою долю выпало паровозы застать..." А потом он улыбался с затаенной гордостью и говорил: "Однажды и про тебя напишут в газете. Обязательно". Тогда Эдвард ему верил. Он тогда верил вообще во все, что говорил отец.
-А ещё, наверное, хорошо здесь встречать рассвет, - Августа переводит взгляд на окно, за которым поют птицы и шелестит листьями невидимый с её места старый клен - Я попробую отпросится у бабушки на ночь. Попрошу Такери-Такери, он меня прикроет... Такери-Такери - мой здешний друг - поймав недоуменный взгляд Эдварда, поясняет она - Он мне всегда помогает, если что-нибудь случается... Мы разведем костер и я в самый первый раз смогу смотреть на звезды целую ночь. А костры разжигать меня папа учил. - объясняет она свое необычное умение и самокритично добавляет - Только я не знаю, получится ли без него... Но попробовать ведь можно?..
-А мне сегодня снились руки - вдруг неожиданно для себя говорит Эдвард и даже удивляется, как это смогло вырваться - Обычные... С тонкими пальцами и браслетом... И шел снег.
-Это был грустный сон? - мгновенно посерьезнев спрашивает девочка. Кошка на её спине недоуменно поднимает ухо, почуяв изменения в тоне голосов.
-Нет - отвечает Эдвард на вопрос и понимает, что это правда. Сон не был тоскливым, напротив, он был счастлив в этом сне. Но пробуждение принесло такое разачарование, что лучше бы никогда не было того счастья. - Он был фиолетовым.
Может быть, ему кажется, но в глазах у девочки - понимание. Быть может, ей тоже снились сны, где фиолетовым кажется все?.. Фиолетовым, холодным и отчего-то уютным?..
Августа перекатывается на бок, кошка спрыгивает с её спины и недовольно чешет за ухом. Похоже, что таким образом она выражает общее презрение к невежливости людей. Кошка вообще ведет себя в замке, как хозяйка - а ведь появилась она в нем всего только вчера!
Августа тянется к рюкзачку и, покопавшись, выуживает из него баночку с красочной этикеткой - фиолетовым драконо-динозавриком в ромашках. Девочка удобнее садится на кровати и, озорно прищурившись, открывает баночку. Эдвард даже не особенно понимает с первого раза, что и как она делает - но вскоре к нему уже летит большой радужный пузырь. Переливается и отражает все вокруг...
-Это называется "мыльный пузырь" - любуясь восторгом Эдварда поясняет Августа и спрашивает, качая туда-сюда ногой в черном ботиночке с рязвязанным шнурком - Хочешь, научу пускать?..
Конечно же, Эдвард соглашается - он и понятия не имел, что пузыри возможны – такое своеобразное маленькое чудо, радуга без дождя. Он тянется к одному из них лезвием – и пузырь лопается от прикосновения, взрывается брызгами… Девочка смеется, запрокинув голову, она любит пузыри и любит удивлять – два удовольствия слились сегодня в одно...
Вскоре они уже сидят рядом, на полу и пускают пузыри по очереди - Августа подносит пузырепускалку к губам Эдварда и он выдувает целое облачко небольших радужных сфер. Весь чердак полон ими и пахнут они - половина какао - потому что Августа за завтраком пила именно его, а вторая половина - чем-то неясным, немножко отдающим металлом, но очень приятным. Девочка успевает назвать этот запах запахом сказки. И, конечно, цели она достигла - Эдвард отвлкся от грустных мыслей про нормальные человеческие руки, занялся новым, интересным делом...
А кошка неодобрительно смотрит на них и махает на пузыри лапой.
Лапы мягкие, тени длинные
Шерсть пушистая, сны картинные.
Глаза золотом, когти платиной
Поиграй со мной, позови меня...
Рыжая Кошка крадется по саду. Здесь тепло, лунный свет заливает всё вокруг, делает серебряным, нестрашным и нереальным. Здесь Кошка чувствует себя как дома. Просторно, тихо, есть вкусные птички и удобная ветка клена, на которой хорошо спать.
Это ведь только кажется, что у кошек нет никаких дел. На самом деле - они очень занятые существа. Рыжая Кошка уже два дня изучает свой новый дом. Она облазила все укромные уголки, вдоволь надышалась пылью и облюбовала себе пару уютных местечек. Она обошла сад и запомнила, где какое гнездо. Она побывала на крыше и успела уже перемигнуться с луной - "Я здесь. Я никуда не делась, просто теперь буду здесь".
Рыжая Кошка узнала своих новых хозяев чуть больше, чуть лучше, чем в начале. Маленькая хозяйка - всего лишь человеческий детеныш. Но она умеет ласково гладить кошачьи уши и носит с собой еду в сумке за плечами. Она уже угощала кошку мясом. И спать у неё на спине- удобно. Взрослый хозяин - странный. Он пахнет не так, как пахнут все люди и вместо рук у него опасные острые штуки. Кошка успела уже обнюхать их и прийти к выводу, что за поглаживаниями - не сюда. Хозяин - не человек, наверное, но Кошке он симпатичен. Он удивляется и радуется от самых простых вещей, от того, за что люди Кошку обычно пинали. Ей нравится лезть к нему на колени, тереться по ногам и всячески выказывать свое расположение.
Кошка обрела новый дом совсем нечаянно. Старая хозяйка, глупая и злая женщина, выселила Кошку из прежнего дома. Конечно, Кошка обиделась на неё и ушла, гордо задрав хвост. А потом она просто пошла за солнцем и именно по дороге на закат её и встретили новые хозяева. Подняли на руки и не прогнали потом, когда она увязалась за ними.
В старом замке Кошке уютно. Здесь нет людей, нет других кошек и можно спокойно охотиться и считать территорию своей. Кошка уже решила, что будет здесь жить.
Она крадется по саду к крыльцу и вспоинает - как осторожно двигался хозяин в присутствии маленькой хозяйки, как аккуратно та играла с ним, как лопались от касания когтей радужный пузыри, которые пускали хозяева и как вечером хозяин взялся за работу и играючи выстриг из куста кошкину двойняшку. Это Кошке понравилось и она окончательно убедилась в правильности своего решения.
Рыжая Кошка взбегает по ступенькам на чердак. Хозяин смотрит на неё, мимолетно отвернувшись от окна, и Кошка с мурлыканием взбирается ему на плечо - благо она меньше и легче, чем многие другие её сородичи. Около часа она проводит с ним. Они смотрят на огни внизу и Кошка фыркает и отмахивается лапой, когда в нос лезут пряди хозяйских волос.
Но во-первых, у неё есть дело. Во-вторых, хозяину лучше не позволять уж слишком больших вольностей, иначе он привыкнет к подобострастию, а людям это противопоказано. И потому Кошка спрыгивет на пол.
Кошка на крыше лениво помахивает хвостом и смотрит на восток.
Светает.
Ступает неслышно, ищет, где тише
Где-то под крышей, а может и выше...
Ветры играют, луну качают
Кошка из замка рассвет встречает.
Закат - теплое золото и алое марево. Говорят, что смотреть на закат - отдавать свою силу. Но ни Августа, ни Эдвард в это не верят. Они играют в шашки на полу, в пятне красного закатного света, но игра не идет, оба рассеяны и задумчивы.
Августа завтра уезжает - каникулы незаметно кончились за чтением и сказками, за походом к морю и мыльными пузырями, за играми с кошкой...
Кошку, кстати, окрестили Серво. Имя было цыганским и вообще мужским, но Августе она так нравилось, что она решила, что это, в конце концов неважно. Сама же кошка не возражала. Она вообще редко возражала - и когда её брали на руки, и когда кормили супом, и когда давали имя... А сейчас новонареченная Серво бродила вокруг доски и все старалась укатить какую-нибудь шашку и спрятать её. Августа шикала на неё и отпихивала, но кошка не успокаивалась. Судя по её действиям, ей хотелось, чтобы выиграл Эдвард.
А тому, похоже, было все равно. Он двигал шашки машинально и девочка, видя это, не спешила радоваться победам. Обоим грустно и как-то неуютно.
Шашки - игра простая. Эдварда учил играть ещё отец - ему хотелось, чтобы сын был всесторонне развит. Шашки, шахматы, карточные игры... В те редкие дни, когда старый изобретатель не был сильно занят, они порой играли. Выигрывал чаще Эдвард.
А потом отец умер и играть стало не с кем...
В замке чувствуется дыхание тишины - она ещё не пришла, но когда девочка уйдет- придет обязательно. Равно как и пустота... Врочем, ожидание - это тоже радость, способная развеять и пустоту, и мертвенность тишины.
Только в последний вечер помнить об этом сложно.
Они прощаются быстро - потому что по мнению Августы это можно делать только так - резко и легко, долго не повторяя "до свидания" и "Береги себя". Просто один раз сжать лезвие в подобии пожатия - ведь обнять Эдварда девочка больше не рискнет - потрепать кошку за ушами и вниз по лестнице, по саду, по дороге...
Предстоящие три месяца в этот вечер кажутся вечностью.
"Полторы недели - писала девочка в дневнике, устроившись вечером на постели и болтая ногами по давней привычке - Этого мало. Хочу вообще тут жить. И чтобы каждый день наверх. И как он будет кормить Серво?.. Он хороший. Только слишком вздрагивает от моих движений... Дневник, а дневник, вот что мне делать? Я скучаю по папе, и по маме, бабушка беспокоится, а домой мне не хочется... И Такери-Такери здесь и тоже удивляется... Тут есть школа?.. Надо спросить у бабушки. И про ночевку в замке - тоже. Вырасту - точно здесь поселюсь. Буду работать.. Кем-нибудь... И подниматься. Иначе ему будет совсем скучно."
Выходило обрывочно и Августа сердилась на себя. Однако по-другому не получалось.
"А как я ему объясняла про каникулы, про школу, про родителей.. Он ведь никогда не сталкивался со всем этим! Я пыталась представлять, как это - не получается. Но мы все-таки договорились, когда я приеду в следующий раз. И что никогда его не брошу, если только чего-нибудь не случиться... А может, взять Серво с собой?.. Нет, мама не разрешит, да она и не захочет... А за окном темно и завтра уезжать... А как мы сегодня прощались... Я бы заплакала, только не получилось. Стыдно. Он-то не плачет... И Серво с нами сидела. Может она поняла, что я уезжаю?"
Августа откладывает ручку. Ей совсем не нравится, то, что получается - бессвязный бред, по которому через несколько лет и не вспомнишь, что же все-таки было.
"Ничего - говорит она себе и улыбается - У меня хорошая память..."
А в замке Рыжая Кошка катает по полу все-таки утащенную шашку и всячески привлекает к себе внимание - как всякая уважающая себя кошка она чувствует настроение хозяина и сейчас считает, что его надо срочно менять.
Шашка укатывается в какую-то щель, отправленая туда метким толчком пушистой лапы, и Кошка забирается к хозяину на кровать, прижимается к нему теплым боком и думает, что предположения были правильны - маленькая хозяйка ушла надолго, хорошо если не навсегда. Ещё она думает, что на крышу сегодня не пойдет - есть дело важнее.
Автор: Белая Ворона
Бета: нет
Фандом: Эдвард Руки-ножницы
Рейтинг: PG-13
Размер: мини. Пока или вообще - разберусь по ходу написания.
Персонажи: Эдвард, Августа.
Жанр: с этим пунктом всегда были проблемы =.=
Дисклеймер: Всё - Бертона. Ни на что не претендую. Хотя Августа, обобщенное умное дитя, все-таки большей частью моя...
Статус фанфика: В процессе
Примечание автора: автор вечно сомневающееся животное. Если врет - пинать лучше сразу. Если не врет - хвалить тоже можно, но лучше поменьше. Зазнается же)
Размещение на других сетевых ресурсах: предварительно известить автора. Она не верит, что кому-то захочется, но привыкла не пропускать этот пункт.
читать дальшеТепло - это прекрасно. Тепло и зеленые листья после долгой зимы, за которую, кажется, можно успеть замерзнуть и сердцем, и душой. Снег тает и поют птицы по утрам... Поют неуверенно, пробуют голоса, но скоро, уже очень скоро они распоются и перестанут стесняться. Старый сад потихоньку оживает и достаточно быстро приходит день, когда Эдвард находит первый цветочный росток в этом году. Это значит, что весна все ближе и что наконец появится настоящее дело - ухаживать за садом, стричь и пестовать, да и просто наблюдать за тем, как из тонкого, едва заметного стебелька цветок вытянется в прекрасное, гордое растение...
Все чаще Эдвард выбирается под сень большого клена, растущего в саду. Он любит это место, любит прислонятся спиной к стволу дерева и смотреть в небо, вытравливая из жил бесконечный зимний холод. Холод, который стал особенно сильным после короткого, нежданного тепла... Он приносит с собой книги и иногда даже остается в саду на ночь - темнота огромного, украшенного звездами купола красивей, чем огни городка.
Зима была очень, очень долгой в этом году и по правде сказать Эдвард не особенно и запомнил, чем занимался все время после Рождества. Помнил, как резал ледяные скульптуры, а выходили почему-то одни драконы. Помнил, как смотрел по ночам на городок... "Звезды похожи на снег...". Пустота и тишина. Ледяные фигуры, книги и город, живущий своими заботами. Все как всегда. Все как всегда, но попробуй убеди себя в этом. Мысли непослушны и иногда Эдварду казалось, что он мог ошибиться - ведь люди же умеют болеть. Однако поверить в это было почти невозможно и он снова и снова повторял точеный изгиб крыльев и насмешливый, почти человеческий прищур... Ни почему - просто так получалось.
Эта зима была очень долгой и полной не только странной горечи, но и воспоминаний. О бумажном снеге. Об обучении этикету, о том, как отец однажды решил показать Эдварду красоту гор - и они пошли вместе, вниз по дороге... Отец опирался на руку Эдварда - осторожно, но сильно - и рассказывал о том, что строго говоря, название "горы" совершенно не подходит обыкновенному, даже не очень и высокому холму. Они часто останавливались - ведь старик-изобретатель был совсем не так силен и ловок, как в молодости, и ему было тяжело. Он улыбался, показывал Эдварду цветы, похожие на звездочки, муравьиные дорожки и горькую траву под названием "полынь"... Они спустились вниз совсем ненамного и повернули назад, но Эдварду хватило и такой короткой прогулки, чтобы чувствовать себя совсем счастливым. До сих пор в старой книжке стихов лежали засушенные цветы, которые они принесли тогда...
Клен потихоньку начинал выпускать первые клейкие листочки, среди кустов появился выстриженный умелыми руками дракон... Все было если не хорошо - то хотя бы тепло.
А это уже очень много.
Что такое жизнь?
Жизнь это бесконечное ожидание.
Эту нехитрую истину Августа поняла за зиму. За зиму, прожитую по принципу "Нам бы день простоять, да ночь продержаться". И она держалась. Когда в школе закидывали снежками. Когда один из проверенных друзей смеялся вместе со всеми. Когда заболел папа и врачи опасались, что он уже не оправится...
День и ночь - это совсем не так много. Но они не кончаются, бесконечно чередуясь, и по вечерам, ложась спать, Августа смотрела в потолок и думала. О том, что Майк - задавала и дурак. Что серые тучи - это совсем скучно. Думала о старом замке над светящимся огнями городом. Там наверняка очень холодно, как и всегда и Эдвард... Что же он все-таки подумал и что ему сказать, когда каникулы все-таки наступят? Девочка засыпала с неуверенностью и надеждой, а наутро, сонная и сердитая, шла в школу. Там - бить портфелем Майка, отвечать на уроках и тянуть руку, чтобы точно спросили. Потом домой, домашние работы и серость за окном. Потом придет мама - уставшая, несчастная. Не глядя поужинает, потреплет дочь по голове - и снова уйдет, уже в свою комнату, писать какие-то отчеты...
День за днем, неделю за неделей. В воскресенье вместо школы - сон и поездки в больницу к отцу и ничего яркого... Разве что книги, которые Августа читала в любую свободную минуту...
А весна настала внезапно и началась с того, что очередной день оказался полным ослепительного золотого солнца. И мама улыбалась, когда пришла домой. Присела на корточки, даже не переодеваясь, обняла дочь, счастливая, растрепанная. Зашептала: "Папу скоро выпишут. Совсем, совсем скоро..." и отчего-то заплакала... Весна зазвенела в лицах и в небе, и Августа стала больше улыбаться и не столько отбиваться от Майка, сколько весело огрызаться на него. Солнце дарило уверенность и оптимизм, примиряло девочку с миром. К тому же весенние каникулы все приближались и Августа, решив, что "будет проблема - будет решение" - как говорила бабушка - с нетерпением ждала их...
Папу выписали за две недели до каникул и Августа долго с визгами висела на нем, когда он только вошел - высокий, осунувшийся, но все равно счастливый. "Никогда больше не стану курить, - шепнул он дочери, подхватывая её на руки - Никогда. И перебьются все партнеры, которым так важно... - он замолчал, а потом засмеялся. Сказал: - Я тебе обещаю. Запомни" И Августа кивнула, понимая, что отцу нужно чем-то закрепить свое обещание - он знал, что решения, о которых известно другим, сложнее нарушить...
У него было больное сердце и Августа знала, что старый доктор сказал ему "Чудом выкарабкался, мальчик. Только если не хочешь снова к нам в гости - сигарету больше в руки брать не смей".
А на улице - пели птицы.
...Когда-то давно отец, уходя в лабораторию, оставлял Эдварду включенный грамофон с пластинками великих мастеров. Эдвард тогда ещё не мог вставать - старый изобретатель поспешил оживить гомунула, рассудив, что если тот не очнется на этом этапе - то и мучится со всем незаконченным будет незачем и Эдвард до сих пор прекрасно помнил то время. Тогда у него были закончены лишь голова, сердце и руки, на которых ещё не было даже ножниц и отец сидел с ним, учил, рассказывал и что-то постоянно делал и дорабатывал. А когда уходил - спать или продолжать работать в специальных условиях - то оставлял сыну включенную музыку - а читать Эдвард тогда ещё не умел. Грамофон слегка похрипывал на высоких нотах, но все равно Эдвард был очарован вальсами и сонатами, этюдами и опереттами. Он помнил, что первым делом, когда научился читать, попросил отца достать книгу о музыке - о том, как из нот складывается мелодия и какие композиторы жили на Земле. Параллельно с физикой, химией, эикетом и механикой, на которых настаивал отец, он учил музыкальную литературу и музыкальную грамоту. Из каких инструментов состоит симфонический оркестр, какие бывают интервалы и что такое стаккато. Больше всего он тогда жалел, что ещё долго не сможет освоить никакого музыкального инструмента. Ведь с ножницами особенно не размахнешься - только если на барабане... Но Эдварда привлекала скрипка - её он предпочитал всему остальному. И когда умер отец его ударило ещё и это - то, что ему никогда не придется не то что взять в руки - но и просто увидеть, как играет на скрипке человек.
Было время, когда замок был полон музыки - и пусть грамофон хрипел и сипел все больше, но мертвенная тишина не могла подступиться. Больше всего Эдвард тогда боялся оцарапать какую-нибудь из пластинок или что-нибудь сломать. Приходилось быть черезвычайно осторожным. Но однажды грамофон все-таки не выдержал - ведь он был уже старый и совершенно не приспособленный под ножницы - и сломался. И замок заполнила звенящая пустая тишина. И пришлось привыкать к ней - долго и мучительно, но привыкать. Постепенно музыка забылась, ушла в прошлое и в один из дней этой долгой зимы, найдя грамофон среди старых вещей, Эдвард удивился и огорчился своей забывчивости. Ведь когда он жил в городе - мог бы вспомнить о том, что есть классическая музыка, о том, что где-то есть оперы и филармонии и попытаться узнать больше о том, что люди слушали теперь. Не догадался за всеми заботами, за странной суетой, сопутствовавшей его появлению, и горько жалел об этом, глядя на грамофонные пластинки, лежащие в одной из пыльных комнат мертвым грузом.
...В городе, кажется, музыка не играла никогда. А может быть, и играла, но незнакомая или не иснтересная и он просто не мог вспомнить... Зато вместе с грамофоном и пластинками Эдвард нашел калейдоскоп - старый и довольно пыльный, но зато с удобной засечкой - такой, чтобы можно было удержать трубку в лезвиях без особенных усилий. Это тоже был привет из прошлого - игрушку отец вручил Эдварду лишь немногим позже его "рождения".
Сидя под кленом и медленно вращая калейдоскоп, Эдвард выпадал из реальности на долгие часы. Все же наблюдение было тем, что он умел лучше всего и любил больше всего и текучие яркие узоры заворожили его - как когда-то давно.
Забывать легко - гласила истина этой зимы. И тем удивительнее потом вспоминать.
Когда уезжаешь всего на две недели, собираться особенно долго не приходится. Смену одежды, гигиенические принадлежности, бисер и пару самых любимых книг. Всего получается один совсем небольшой рюкзачок, который можно легко нести пару часов.
Августа всегда собирается по простому принципу - сумка должна быть такого веса, чтобы никто из взрослых не кинулся помогать. Она ездила в лагеря целых два раза и частенько наблюдала, как девочки её возраста грузили свои сумки на вожатых - потому что сами их нести были не способны. Это - унизительно и глупо и Августа любит ездить налегке. Беспокоится мама - как дочь будет жить, не станет ли мерзнуть.. Маме не приходит в голову, что бабушка беспокоится о том же самом.
На утро первого дня каникул - обязательных каникул, всегда наступающих в конце марта, Августа настроена вполне оптимистично. Мать целует её, улыбается, а папа смеется и садится в машину на место водителя. Свое слово он держит и там, где раньше было подобие пепельницы, теперь сидит сплетенный Августой большой бисерный скорпион. Девочка усаживается назад, бросает рюкзачок под ноги. Хорошо все-таки, когда бабушка живет в четырех часах езды.
Всю дорогу она болтает о каких-то пустяках - о том, что станет делать у бабушки, о том, какого щенка она видела вчера вечером и какого красивого крыса слепила из глины на недавнем занятии. Они с отцом играют в слова и названия, считают красные машины, и внешне совсем не похоже, что Августа старается отвлечься от собственных мыслей. Но она старается и ещё как.
Бабушка встречает их на крыльце, и Августа почти что повисает на ней, обхватив руками за талию. Отец машет из машины и бабушка уговаривает его остаться на чай... И снова смех, и снова болтовня ни о чем, прощание с отцом и распаковка вещей. Все сумбурно и суетно, как и всегда в день приезда и только поздним вечером, сидя на окне и глядя на замок, Августа понимает - вот и все. Каникулы начались. Три пустых скучных месяца прошли почти незаметно. Ей хочется потянуться к лампе и выбить приветствие, но она не решается. Ей кажется, что сначала нужно попросить прощения, глядя в глаза...
И пусть это и будет чудовищно сложно, но сделать - все-таки надо.
Подниматься по старой дороге весной гораздо легче, чем зимой. Ноги не увязают в снегу и четко видно не слишком заросшую часть пути. Августа идет медленно - шаг за шагом, словно бы нехотя. Ей страшно. Страшно, что сказка окажется ложью, зимней придумкой от скуки. Страшно, что Эдвард может быть слишком обижен.... Ветер торопит её, подталкивает в спину, но она все равно не спешит. Когда долго чего-то ждешь, нужно уметь это что-то принимать и делать так, чтобы не было разочарования.
Ворота чуть приоткрыты - с самой зимы их никто не касался, некому было их закрыть. Августа проскальзывает в щель, легко качает створку - на удачу... Сейчас сад гораздо красивее, чем зимой. Обзаводятся листьями деревья, уже выглядывают первые ростки на клумбах. Августа мимолетно думает, как здесь будет летом, но тут же отвлекается от этой мысли. Ей нужно найти Эдварда. А сад велик, да и замок тоже... Если зимой он все время проводил на чердаке, то теперь, когда потеплело, наверное выбирался вниз. Ведь кто-то же подровнял кусты?..
В замке - пусто и тихо. Августа присаживается на корточки у самых дверей, вглядывается в пыль. Видны следы - достаточно свежие. Притом ведут они наружу, а в обратном направлении - нет. В замок он ещё не возвращался. Девочка тяжело вздыхает, снова выскальзывая под ясное небо из старого и серого зала. Там она хотя бы немного ориентировалась. А в саду придется долго блуждать. Впрочем, это означает, что будет возможность полюбоваться на выстриженных животных...
Августа ступает на первую попавшуюся дорожку и решает твердо идти по ней до конца. Заблудится ей не страшно - она боится обойти весь сад и никого не встретить...
Олень и бурундук, дракон и эльф... Августа замирает почти что у каждого куста. Любуется ими. Она никогда не признается себе, но это - способ оттянуть неизбежное. Ведь чем дальше, тем больше ей кажется, что она никого не найдет. Что так и проблуждает до самого вечера... Она боится разочароваться, даже очень. И потому изучает каждое творение. Тянется погладить...
И когда наконец слышит едва уловимое, задумчивое пощелкивание ножниц - поднимает воротник, оправляет рюкзачок и идет на звук. Ей очень хочется чувствовать себя смелой. Только богов теперь просить нельзя. Боги не помогают предателям.
Эдварда она видит неожиданно - вынырнув из-за очередного куста - и останавливается, завороженная. Он сидит, прислонившись к дереву спиной, прижав к глазам калейдоскоп - небольшой и красивый. Вот слегка нервно встряхивает рукой, сменяя узор, и снова замирает. Полная неподвижность и полное одиночество. На своем чердаке, зимой, он не казался черно-белой иллюстрацией, вклееной в большую цветную книгу. Там он был в своей цветовой гамме. А здесь... Здесь он выглядит чуждым и лишним. И даже сознание того, что почти все вокруг растил и обрабатывал он, не делает его более близким и подходящим к этому месту. Поза его расслаблена и на лице выражение ласковой усталости и заинтересованности, но Августа знает - когда он отнимет трубку от глаз в них станет видна теплая грусть и немного ледяной тоски, ещё не вытравленной солнцем.
У девочки из головы вылетают все слова, которые она придумывала по дороге сюда. Ей просто хочется плакать и ненавидеть себя. Да, не желала предавать, но так и это важно, когда все уже сделано? Эдвард не замечает её, когда девочка подходит - он слишком погружен в наблюдение за цветными яркими грезами, слишком не ждет шагов, чтобы услышать их, и когда Августа обнимает его, вжимается лицом в скрипучую кожу, едва ли не подпрыгивает. Однако осознание, что рядом - живое существо - удерживает его на месте. Слишком сильно, слишком ярко в нем осталось это "Никогда не причинить боли. Даже нечаянно". Он очень медленно отводит трубку от глаз, опускает руки. Удивление, растерянность, страх - но Августа не видит его лица за пеленой слез. Это вечное и детское - не умея просить прощения словами, просить его действием, прикосновением... Девочка даже особенно и не подумала, что у Эдварда может дрогнуть рука. Слишком жалко ей стало его и почему-то себя...
А Эдвард просто не особенно знал, что делать и что думать в такой ситуации. На смену удивлению пришла нежданная радость, но вместе с ней и полное непонимание происходящего. Откуда, зачем и что теперь делать?.. Ведь он никогда не утешал плачущих детей... А Августа никак не могла успокоится и наконец Эдвард все-таки решился - неловко приобнял её локтем, второй рукой коснулся волос...
Что ж, встреча состоялась. И все объяснения вдруг оказались лишними, кроме простого "Я не хотела..."
В саду пели птицы, шуршал листьями старый клен и прощать оказалось неожиданно легко и радостно.
Августа спит и видит сон. Хороший сон, легкий - про то, как под мелодию скрипки слетают с обрыва сияющие то ослепительным светом, то ослепительной тьмой фигуры. Она стоит вместе с ними, на самом краю, и едва не кричит, когда все они - яркие контрасные силуэты без лиц - делают шаг вперед. Падают с огромной высоты, и, когда кажется, что вот сейчас ничего не станет, когда Августа готова завыть от боли и бессилия, когда чудится, что останется только неромантичное кровавое месиво на земле - именно тогда они раскрывают крылья. Ослепительно-белые и ослепительно-темные, с характерным хлопком. Взлетают разом, поднимаются снова на уровень обрыва... Августа смотрит на них, увлеченная, и не замечает, как сама делает шаг в пропасть. За ними. На несколько мгновений - опаляющий, ледяной страх - ведь у неё же нет крыльев! А потом вдруг - внезапный рывок вверх, так, что перехватывает дыхание. Это чужие руки сомкнулись под мышками и, задрав голову, Августа видит, как отчаянно загребают белое и черное крыло, как два существа - безиких, но все равно красивых, удерживают её в воздухе. Темное смеется и, свободной рукой щелкает её по лбу. Слышнен сиплый голос:
-Ох отпустил бы я тебя, да начальство не поймет... Просыпайся давай, мы тебя ловить не нанимались.
Белое возмущенно шикает на него, что-то начинает говорить - запыхавшимся, тонким голосом..
Но Августа уже послушно просыпается.
Люди умеют спать. Эта их способность Эдварда всегда удивляла. Не дремать, не грезить на яву, а будто выключаться, порой на достаточно долгое время. У него так не получалось, хотя когда-то давно он даже пробовал уснуть. Не получалось и все.
Спящий человек - беспомощен. Он ничего не видит, не слышит, не воспринимает. Сон уводит человека в свою, особенную реальность, снимает все маски с лиц. Как и смерть. Иногда Эдварду казалось, что смерь сменяет сон тогда, когда человек решает, что реальность сна - красивее, правильнее и реальней, чем настоящая. Впрочем, он мог ошибаться. Отец рассказывал, что смерть - это вечное забвение. Вечный покой. Рассказывал он и о теориях жизни после смерти, говорил о реинкарнации. Эдвард слабо помнил эти его рассказы - быть может от того, что понимал ещё тогда, что ему умирать придется нескоро, если вообще придется - и не старался запомнить....
В ветвях клена заливалась одинокая птица, в небе степенно плавали пушистые, пышные облака... А девочка спала, угнездившись в кольце его рук, и Эдвард не мог решить, что ему следует делать. Он не знал, что для человека, тем более для ребенка, это нормальный откат после сильного волнения, после слез. Если честно, больше всего ему хотелось отодвинутся, прервать контакт. Он слишком отвык от прикосновений, слишком опасался самого себя, своей неуклюжести, чтобы не испытывать дискомфорта. Однако отодвигаться было некуда, да и земля наверняка была ещё слишком холодной, чтобы человек смог на ней спать без ущерба для здоровья. Ну, по крайней мере Эдвард так предпологал. Потому он терпел, гадал, на что похожи облака, и незаметно расслаблялся - совсем немного. Разглядывал лицо гостьи - густую челку, курносый нос, пухлые, как у Ким, губы... Длинные пушистые ресницы, родинку на левой скуле и две короткие, кажущиеся забавными, косички, перетянутые яркими резинками... Наверное, ей снилось что-то хорошее - девочка улыбалась во сне и Эдвард даже поразился, сообразив, что некоторые обороты для своего "мысленного потрета" он явно заимствовал из книг. Ну, про "пушистые ресницы" там точно что-то было. И не раз. И про улыбки во сне - тоже... Девочка беспокойно пошевелилась, открыла мутные со сна глаза - светло-карии, напоминающие о летнем солнце и осенних листьях... Эдвард сразу же напрягся, сосредоточил внимание на лезвиях - а девочка смутилась и отодвинулась. Прошептала какое-то извинение... Перед Эдвардом никто и никогда по-настоящему не извинялся - и он только кивнул. Так, как делал всегда, когда хотел доставить людям удовольствие, но не особенно знал, чего от него ждут, кроме улыбки.
Августа взглянула на небо - и едва не ахнула. Приближался закат, алые облака заполонили небо.. Сколько она проспала?.. И сколько Эдварду пришлось сидеть неподвижно? И как она вообще ухитрилась уснуть?.. Девочка нахмурилась, вспоминая. Да, искала, да плакала. Потом что-то рассказывала, постоянно вскидывая глаза "Ты же правда не обижаешься?..". А потом как-то незаметно задремала, прижимаясь щекой к одной из пряжек на костюме Эдварда - на коже до сих пор остался след...
-Прости, - виновато сказала она. Больше ничего в голову не пришло и Эдвард кивнул, чуть-чуть улыбнулся. - Я завтра приду.
И снова быстрый взгляд "Ты же поверишь, правда?.."
Вниз пришлось бежать ибо на ужин она безнадежно опаздывала.
Эту ночь Эдвард провел на чердаке. Сегодня ему нужно было подумать, а звезды отвлекали, завораживали своей красотой и вечной, неразгаданной загадкой. Отец когда-то рассказывал сыну сказку, где звезды были всего лишь уравнением, множеством точек, сложивив которые можно было получить решение всего мира, а вместе с ним - и абсолютное понимание. Отец не верил в это, когда рассказывал, но Эдвард - поверил. Пусть с уравнениями у него было не очень хорошо, зато он отлично решал загадки. Только со звездами у него пока не получалось.
Все снова было странно. По привычке Эдвард чертил по стене и последовательно задавал себе вопросы - почему он обрадовался. Почему поверил, что завтра девочка придет. Почему позволил коснуться себя и более того, проспать у себя на коленях полдня... Самым простым выводом была родившаяся зимой привязанность, то, что он теперь не рисковал назвать "дружбой". Дружба - понятие обоюдное... Но Эдвард противился этому варианту, не хотел принимать его и думал о том, что ещё могло значить такое его поведение. Страшно не разбираться в других. Но не разбираться в себе - ещё страшнее.
На чердаке пахнет весной - ранней зеленью, растаявшим снегом и ветром. Здесь вообще всегда пахнет ветром и это дает ощущение простора и свободы. Августа, держась за раму, стоит в проеме окна и смотрит на океан. Он кажется ей огромным и прекрасным - а ведь с чердака видно совсем не так много. Огромным, прекрасным и золотым. Он манит, кажется, что до него совсем недалеко идти - только немного спуститься по горной дороге, потом свернуть на почти заросшую тропинку, прокатится по склону, продраться по кустам.. А там совсем немного по заброшеной дорожке - и выйдешь к берегу. Конечно, с отцом они порой ездили к морю - но всегда на цивильные пляжи, где было много людей и океан казался прирученным и тихим. В песке всегда был мусор, дети в воде кричали и смеялись, их родители растягивались по берегу небольшими компаниями... А Августе всегда хотелось побыть наедине с морем. Она пристально смотрит на золотой блеск воды и вдруг разворачивается - резко, так что Эдвард даже чуть вздрагивает, вскидывает подбородок - привычно, для смелости, и на одном дыхании спрашивает:
-А давай попробуем добраться до океана?
И улыбается, склоняя голову набок - таким забавным кажется ей удивление на лице хозяина замка.
По дороге идти достаточно легко и Августа быстро приноравливается к шагу Эдварда. Рюкзачок бьет её по спине, в резинках, украшенных стеклянными бусинами, играет солнце. Больше всего она боится одного - заблудится, пропустить тропку. Впрочем, это вряд ли возможно - слишком приметный куст она углядела сверху, чтобы его пропустить. Девочка рассказывает обо всем, что видит - о невзрачных серых птичках, о небольшом буераке, в котором она зимой теряла варежку, о том, что по весне просыпаются ежи и медведи где-то далеко, а вместе с ними и дриады - живые души деревьев, тоже засыпающие зимой... Она замечает, как Эдвард переодически оборачивается, поглядывает на замок - на лице его неуверенность и интерес и Августа догадывается, почему - он ведь вышел в мир, не ограниченный стенами, впервые за много лет. Тут уж кто хочешь заинтересуется и растеряется.
-Одуванчик! - девочка вдруг бросается в сторону, опускается на корточки. На лице у неё жуткий восторг и радость первооткрывателя. - Это значит - обернувшись, поясняет она Эдварду - Что весна совсем наступила!
Он подходит, опускается на колени рядом, едва слышно щелкают суставы... Цветок - желтый и маленький, очень пушистый, пахнет так, что Эдварду не с чем сравнить этот запах. Ни солнце, ни весна, ни травы... Что-то иное - теплое и тоже неуловимо желтое. Он тянется к цветку лезвием и, кажется, едва-едва касается стебелька. Но цветок уже падает, срезанный. Августа поднимает его, смотрит на огорченного Эдварда. И вдруг, потянувшись, прилаживает цветок ему в волосы. Смеется:
-Ты теперь тоже стал весенний! - восклицает она и хлопает в ладоши.
И когда они уходят - ведь нужно торопится, путь вниз долог - говорит:
-Попозже, когда их станет совсем много, я начну плести из них венки. А бабушка - делать варенье... А ещё есть такая сказка, про то, что одуванчики - младшие братья солнца. Хочешь, расскажу?..
Эдвард кивает - как всегда, когда ему предлагают что-нибудь рассказать, куда-нибудь сходить, что-нибудь сделать - только осторожнее, чтобы не выпал цветок, и девочка начинает рассказывать, легкомысленно поглядывая на небо:
-Когда-то давно маленький одуванчик выбрался из-под земли...
Дорога за словами коротка и они едва не пропускают нужный поворот.
Продираться по кустам, заполонившим старую тропку, оказывается гораздо проще, чем Августа предпологала. Эдвард просто молча вышел вперед и во все стороны полетели зеленые листья. Не приходилось отводить ветки, нагибаться и отцеплять вцепившиеся в одежду колючки - нужно было просто не отставать. А когда они прошли, тропинка больше всего напоминала живой зеленый коридор и Августе было смешно думать, как какой-нибудь взрослый забредет сюда и удивится.
До океана оставалось идти совсем не много. Ну, по крайней мере, девочке хотелось так думать.
Склон, на который их вывела тропинка, и по которому нужно было спуститься, оказался не таким крутым, как выглядел из окна замка. Августа даже облегченно вздохнула, увидев его - она ведь боялась, что придется натурально катиться - сбегать вниз. А оказалось, что вполне можно было и сползти. Если осторожно, конечно.
-Теперь потихоньку и ни обо что не спотыкаясь, - кратко проинструктировала она больше себя, чем Эдварда и первая поставила ногу на кажущийся достаточно пологим, но все-таки ненадежным спуск.
...Когда-то здесь была тропинка - но сейчас все уже заросло. Впрочем, это было путешественникам только на руку. Можно было придерживаться за кусты, притормаживать о корни деревьев и вообще спускаться с относительным комфортом. Взрослый бы посмеялся, глядя на то, как медленно и неуклюже они двигались, но ни Августе, ни Эдварду смешно не было - удержаться бы...
Где-то в середине пути они сделали короткий привал. Эдвард прислонился спиной к очередному дереву, попавшемуся на дороге, Августа зацепилась за куст и немного запыхавшись, но довольно-таки ясно говорила о том, как кстати здесь выросло это подобие леса. Или рощи. Или.. В общем, терминология важна не была. Главное, что им повезло... Только сейчас девочка поняла, как не любит тишину. Говорить было гораздо интереснее и комфортнее. А ещё она подумала о том, как они будут взбираться сюда на обратном пути и решила про себя, что стоит поискать другую дорогу.
Под конец спуска Августа все-таки не выдержала - раскрыла руки и вниз просто сбежала, лишь чудом ни обо что не запнувшись и ни во что не влетев. Это было прекрасное ощущение - ветра в лицо, почти-полета и того, что рядом есть кто-то, кому можно сказать про то, как это прекрасно. Эдвард так сделать не рискнул - спустился так, как они шли до этого.
И вот они встали рядом - запыхавшиеся. немного диковато глядящие, но вполне довольные пока и путешествием и собой. Теперь до океана и правда оставалось всего ничего.
Солнце потихоньку приближалось к зениту.
Море встречало их тихим рокотом волн и золотыми бликами на воде. Казалось, оно радо гостям и красуется перед ними - так демонстративно, словно на картинке, кипела среди валунов белая пена, такой гладкой была галька под ногами и таким явственным привкус соли на губах. Пляж был галечный - весь берег был усыпан округлыми камнями. И никого больше - только бескрайняя, беспокойная, живая синева...
В шепоте моря слышался голос вечности - "Вы живые, вы дышите, вы пришли. Но как коротки ваши жизни по сравнению с моей, как ничтожны вы по сравнению со мной..." В словах не было насмешки, только ласковое безразличие и уверенность... Море казалось живым и дышашим, оно играло, волны боролись друг с другом, шли войной на берег и откатывались без обиды, только с азартом.
Было ветрено и свежо и очень-очень хорошо.
Об этом моменте Эдвард мечтал давно - ещё с тех пор, когда отец впервые рассказал ему о том, что такое океан и показал его из чердачного окна. "Когда-нибудь ты будешь стоять у кромки прибоя и вспоминать меня - сказал тогда старик. Вряд ли он знал, что его слова окажутся пророческими... Очень многое в мире Эдварда было живым - огонь и ветры, небо и цветы. Он часто играл с ними, расшифровывал настроения и послания... Но с морем не нужно было даже расшифровывать - оно говорило открыто, шептало не уставая о самом разном. Море было просторным и отчего-то казалось, что на другом его берегу - там, за горизонтом - живут добрые люди...
Августа же нагнулась и, пошарив среди камней, вытащила на свет ракушку - небольшую, но очень красивую, витую и узорчатую. В ракушке давно уже не жил, она отливала перламутром и девочка поразилась такой удачи - за такими ракушками обычно приходилось нырять и искать их на дне, а сейчас она вдруг сама оказалаь в руках... Августа прижала ракушку к уху - и море запело в ней совсем по-другому, чем пело снаружи. В ракушке оно было тихим и умиротворенным, очень теплым и летним. А здесь и сейчас океан был настроен резвиться и шуметь. И был он холоден...
Так и прошел почти весь день - для Эдварда за молчаливым наблюдением и тихим восторгом, за ощущением соленого ветра и бесконечными морскими историями. А для Августы - за пусканием "блинчиков", поиском ракушек и игрой в салки с морем... Она не пыталась вовлечь в игру Эдварда - он был слишком зачарован исполнившейся мечтой. Настолько, что девочка решила показать ему все чудеса потом. В следующий раз. Она была убеждена, что этот раз будет. А под конец она все-таки устроилась рядом с Эдвардом и они молча смотрели, как солнце потихоньку клонится к горизонту. И эту тишину не хотелось разбить, потому что она не была ни натянутой, ни неловкой.
В этом и есть самая главная тайна - в том, что только друзья могут молчать вместе, не чувствуя ни напряжения, ни обиды. Только друзья могут заниматься совершенно разными вещами и все равно быть заодно. Только друзья могут слышать в шорохе волн одни и те же истории.
А на обратном пути, когда они, несколько усталые, но очень и очень довольные поднимались обратно к замку, им встретилась тощая рыжая кошка, с самым независимым видом сидевшая прямо посреди дороги. Была кошка золотоглазая, очень торжественная и с большими трогательными ушами. Августа сразу же потянулась к ней, забыв про усталость, подхватила на руки и принялась чесать за ухом. Кошка милостиво мурлыкала и вид у неё был такой, словно она ждала на этой дороге именно девочку и Эдварда - и теперь, когда встреча состоялась, была совершенно довольна собой. Эдвард тоже кошкой заинтересовался - посмотрел ей в глаза, улыбнулся, но погладить не решился. Впрочем, кошка от него ничего подобного и не требовала. Ей хватало и того, что ею молча восхищаются.
Кончались эти гляделки тем, что дальше они поднимались уже втроем.
А ночью кошка, мурлыкая, лежала у Эдварда на коленях и было ей абслютно начихать на ножницы.
Положительно, она была странная.
"-Люди это совсем не так страшно. Особенно если с ними не надо долго общаться... Когда-нибудь мы сходим на атракционы, правда?.. Если что, я буду говорить, что ты участник шоу масок и изображаешь маньяка, которого пятьдесят лет назад застрелила полиция. Всё будет хорошо, вот увидишь. Ты узнаешь, как это может быть весело. Какой вкус у сахарной ваты, как здорово отпускать воздушные шарики и как громко можно кричать на русских горках...
Ему хочется поверить, но одновременно - и грустно улыбнуться и покачать головой. Этого не будет, потому что не может быть никогда. Слишком страшно, слишком неуютно среди людей. Слишком много взглядов и непонятного, неприятного смеха...
А Августа болтает ногами, лежа на кровати и мечтает вслух о том, что будет когда-нибудь.
-А ещё тебе бы понравились поезда, - говорит она и жмурится, совсем как кошка, устроившаяся у неё на спине - Они похожи на бесконечность. Однажды я ездила к бабушке на поезде, когда у папы сломалась машина. Это было здорово. Они большие, пахнут железом и пылью и ни одному человеку столько не пройти за всю жизнь, сколько проезжает за свою самый обычный паровоз.
Эдвард вспоминает, как отец читал ему заметки о том, где и как строят железные дороги. Старик-изобретатель тогда дергал себя за ус и довольно говорил: "Прогресс это то, чего я всегда ждал. Вот же, и на мою долю выпало паровозы застать..." А потом он улыбался с затаенной гордостью и говорил: "Однажды и про тебя напишут в газете. Обязательно". Тогда Эдвард ему верил. Он тогда верил вообще во все, что говорил отец.
-А ещё, наверное, хорошо здесь встречать рассвет, - Августа переводит взгляд на окно, за которым поют птицы и шелестит листьями невидимый с её места старый клен - Я попробую отпросится у бабушки на ночь. Попрошу Такери-Такери, он меня прикроет... Такери-Такери - мой здешний друг - поймав недоуменный взгляд Эдварда, поясняет она - Он мне всегда помогает, если что-нибудь случается... Мы разведем костер и я в самый первый раз смогу смотреть на звезды целую ночь. А костры разжигать меня папа учил. - объясняет она свое необычное умение и самокритично добавляет - Только я не знаю, получится ли без него... Но попробовать ведь можно?..
-А мне сегодня снились руки - вдруг неожиданно для себя говорит Эдвард и даже удивляется, как это смогло вырваться - Обычные... С тонкими пальцами и браслетом... И шел снег.
-Это был грустный сон? - мгновенно посерьезнев спрашивает девочка. Кошка на её спине недоуменно поднимает ухо, почуяв изменения в тоне голосов.
-Нет - отвечает Эдвард на вопрос и понимает, что это правда. Сон не был тоскливым, напротив, он был счастлив в этом сне. Но пробуждение принесло такое разачарование, что лучше бы никогда не было того счастья. - Он был фиолетовым.
Может быть, ему кажется, но в глазах у девочки - понимание. Быть может, ей тоже снились сны, где фиолетовым кажется все?.. Фиолетовым, холодным и отчего-то уютным?..
Августа перекатывается на бок, кошка спрыгивает с её спины и недовольно чешет за ухом. Похоже, что таким образом она выражает общее презрение к невежливости людей. Кошка вообще ведет себя в замке, как хозяйка - а ведь появилась она в нем всего только вчера!
Августа тянется к рюкзачку и, покопавшись, выуживает из него баночку с красочной этикеткой - фиолетовым драконо-динозавриком в ромашках. Девочка удобнее садится на кровати и, озорно прищурившись, открывает баночку. Эдвард даже не особенно понимает с первого раза, что и как она делает - но вскоре к нему уже летит большой радужный пузырь. Переливается и отражает все вокруг...
-Это называется "мыльный пузырь" - любуясь восторгом Эдварда поясняет Августа и спрашивает, качая туда-сюда ногой в черном ботиночке с рязвязанным шнурком - Хочешь, научу пускать?..
Конечно же, Эдвард соглашается - он и понятия не имел, что пузыри возможны – такое своеобразное маленькое чудо, радуга без дождя. Он тянется к одному из них лезвием – и пузырь лопается от прикосновения, взрывается брызгами… Девочка смеется, запрокинув голову, она любит пузыри и любит удивлять – два удовольствия слились сегодня в одно...
Вскоре они уже сидят рядом, на полу и пускают пузыри по очереди - Августа подносит пузырепускалку к губам Эдварда и он выдувает целое облачко небольших радужных сфер. Весь чердак полон ими и пахнут они - половина какао - потому что Августа за завтраком пила именно его, а вторая половина - чем-то неясным, немножко отдающим металлом, но очень приятным. Девочка успевает назвать этот запах запахом сказки. И, конечно, цели она достигла - Эдвард отвлкся от грустных мыслей про нормальные человеческие руки, занялся новым, интересным делом...
А кошка неодобрительно смотрит на них и махает на пузыри лапой.
Лапы мягкие, тени длинные
Шерсть пушистая, сны картинные.
Глаза золотом, когти платиной
Поиграй со мной, позови меня...
Рыжая Кошка крадется по саду. Здесь тепло, лунный свет заливает всё вокруг, делает серебряным, нестрашным и нереальным. Здесь Кошка чувствует себя как дома. Просторно, тихо, есть вкусные птички и удобная ветка клена, на которой хорошо спать.
Это ведь только кажется, что у кошек нет никаких дел. На самом деле - они очень занятые существа. Рыжая Кошка уже два дня изучает свой новый дом. Она облазила все укромные уголки, вдоволь надышалась пылью и облюбовала себе пару уютных местечек. Она обошла сад и запомнила, где какое гнездо. Она побывала на крыше и успела уже перемигнуться с луной - "Я здесь. Я никуда не делась, просто теперь буду здесь".
Рыжая Кошка узнала своих новых хозяев чуть больше, чуть лучше, чем в начале. Маленькая хозяйка - всего лишь человеческий детеныш. Но она умеет ласково гладить кошачьи уши и носит с собой еду в сумке за плечами. Она уже угощала кошку мясом. И спать у неё на спине- удобно. Взрослый хозяин - странный. Он пахнет не так, как пахнут все люди и вместо рук у него опасные острые штуки. Кошка успела уже обнюхать их и прийти к выводу, что за поглаживаниями - не сюда. Хозяин - не человек, наверное, но Кошке он симпатичен. Он удивляется и радуется от самых простых вещей, от того, за что люди Кошку обычно пинали. Ей нравится лезть к нему на колени, тереться по ногам и всячески выказывать свое расположение.
Кошка обрела новый дом совсем нечаянно. Старая хозяйка, глупая и злая женщина, выселила Кошку из прежнего дома. Конечно, Кошка обиделась на неё и ушла, гордо задрав хвост. А потом она просто пошла за солнцем и именно по дороге на закат её и встретили новые хозяева. Подняли на руки и не прогнали потом, когда она увязалась за ними.
В старом замке Кошке уютно. Здесь нет людей, нет других кошек и можно спокойно охотиться и считать территорию своей. Кошка уже решила, что будет здесь жить.
Она крадется по саду к крыльцу и вспоинает - как осторожно двигался хозяин в присутствии маленькой хозяйки, как аккуратно та играла с ним, как лопались от касания когтей радужный пузыри, которые пускали хозяева и как вечером хозяин взялся за работу и играючи выстриг из куста кошкину двойняшку. Это Кошке понравилось и она окончательно убедилась в правильности своего решения.
Рыжая Кошка взбегает по ступенькам на чердак. Хозяин смотрит на неё, мимолетно отвернувшись от окна, и Кошка с мурлыканием взбирается ему на плечо - благо она меньше и легче, чем многие другие её сородичи. Около часа она проводит с ним. Они смотрят на огни внизу и Кошка фыркает и отмахивается лапой, когда в нос лезут пряди хозяйских волос.
Но во-первых, у неё есть дело. Во-вторых, хозяину лучше не позволять уж слишком больших вольностей, иначе он привыкнет к подобострастию, а людям это противопоказано. И потому Кошка спрыгивет на пол.
Кошка на крыше лениво помахивает хвостом и смотрит на восток.
Светает.
Ступает неслышно, ищет, где тише
Где-то под крышей, а может и выше...
Ветры играют, луну качают
Кошка из замка рассвет встречает.
Закат - теплое золото и алое марево. Говорят, что смотреть на закат - отдавать свою силу. Но ни Августа, ни Эдвард в это не верят. Они играют в шашки на полу, в пятне красного закатного света, но игра не идет, оба рассеяны и задумчивы.
Августа завтра уезжает - каникулы незаметно кончились за чтением и сказками, за походом к морю и мыльными пузырями, за играми с кошкой...
Кошку, кстати, окрестили Серво. Имя было цыганским и вообще мужским, но Августе она так нравилось, что она решила, что это, в конце концов неважно. Сама же кошка не возражала. Она вообще редко возражала - и когда её брали на руки, и когда кормили супом, и когда давали имя... А сейчас новонареченная Серво бродила вокруг доски и все старалась укатить какую-нибудь шашку и спрятать её. Августа шикала на неё и отпихивала, но кошка не успокаивалась. Судя по её действиям, ей хотелось, чтобы выиграл Эдвард.
А тому, похоже, было все равно. Он двигал шашки машинально и девочка, видя это, не спешила радоваться победам. Обоим грустно и как-то неуютно.
Шашки - игра простая. Эдварда учил играть ещё отец - ему хотелось, чтобы сын был всесторонне развит. Шашки, шахматы, карточные игры... В те редкие дни, когда старый изобретатель не был сильно занят, они порой играли. Выигрывал чаще Эдвард.
А потом отец умер и играть стало не с кем...
В замке чувствуется дыхание тишины - она ещё не пришла, но когда девочка уйдет- придет обязательно. Равно как и пустота... Врочем, ожидание - это тоже радость, способная развеять и пустоту, и мертвенность тишины.
Только в последний вечер помнить об этом сложно.
Они прощаются быстро - потому что по мнению Августы это можно делать только так - резко и легко, долго не повторяя "до свидания" и "Береги себя". Просто один раз сжать лезвие в подобии пожатия - ведь обнять Эдварда девочка больше не рискнет - потрепать кошку за ушами и вниз по лестнице, по саду, по дороге...
Предстоящие три месяца в этот вечер кажутся вечностью.
"Полторы недели - писала девочка в дневнике, устроившись вечером на постели и болтая ногами по давней привычке - Этого мало. Хочу вообще тут жить. И чтобы каждый день наверх. И как он будет кормить Серво?.. Он хороший. Только слишком вздрагивает от моих движений... Дневник, а дневник, вот что мне делать? Я скучаю по папе, и по маме, бабушка беспокоится, а домой мне не хочется... И Такери-Такери здесь и тоже удивляется... Тут есть школа?.. Надо спросить у бабушки. И про ночевку в замке - тоже. Вырасту - точно здесь поселюсь. Буду работать.. Кем-нибудь... И подниматься. Иначе ему будет совсем скучно."
Выходило обрывочно и Августа сердилась на себя. Однако по-другому не получалось.
"А как я ему объясняла про каникулы, про школу, про родителей.. Он ведь никогда не сталкивался со всем этим! Я пыталась представлять, как это - не получается. Но мы все-таки договорились, когда я приеду в следующий раз. И что никогда его не брошу, если только чего-нибудь не случиться... А может, взять Серво с собой?.. Нет, мама не разрешит, да она и не захочет... А за окном темно и завтра уезжать... А как мы сегодня прощались... Я бы заплакала, только не получилось. Стыдно. Он-то не плачет... И Серво с нами сидела. Может она поняла, что я уезжаю?"
Августа откладывает ручку. Ей совсем не нравится, то, что получается - бессвязный бред, по которому через несколько лет и не вспомнишь, что же все-таки было.
"Ничего - говорит она себе и улыбается - У меня хорошая память..."
А в замке Рыжая Кошка катает по полу все-таки утащенную шашку и всячески привлекает к себе внимание - как всякая уважающая себя кошка она чувствует настроение хозяина и сейчас считает, что его надо срочно менять.
Шашка укатывается в какую-то щель, отправленая туда метким толчком пушистой лапы, и Кошка забирается к хозяину на кровать, прижимается к нему теплым боком и думает, что предположения были правильны - маленькая хозяйка ушла надолго, хорошо если не навсегда. Ещё она думает, что на крышу сегодня не пойдет - есть дело важнее.
@темы: Фанфикшн
-
-
20.10.2010 в 02:21-А давай попробуем добраться до океана?
И улыбается, склоняя голову набок - таким забавным кажется ей удивление на лице хозяина замка.
По дороге идти достаточно легко и Августа быстро приноравливается к шагу Эдварда. Рюкзачок бьет её по спине, в резинках, украшенных стеклянными бусинами, играет солнце. Больше всего она боится одного - заблудится, пропустить тропку. Впрочем, это вряд ли возможно - слишком приметный куст она углядела сверху, чтобы его пропустить. Девочка рассказывает обо всем, что видит - о невзрачных серых птичках, о небольшом буераке, в котором она зимой теряла варежку, о том, что по весне просыпаются ежи и медведи где-то далеко, а вместе с ними и дриады - живые души деревьев, тоже засыпающие зимой... Она замечает, как Эдвард переодически оборачивается, поглядывает на замок - на лице его неуверенность и интерес и Августа догадывается, почему - он ведь вышел в мир, не ограниченный стенами, впервые за много лет. Тут уж кто хочешь заинтересуется и растеряется.
-Одуванчик! - девочка вдруг бросается в сторону, опускается на корточки. На лице у неё жуткий восторг и радость первооткрывателя. - Это значит - обернувшись, поясняет она Эдварду - Что весна совсем наступила!
Он подходит, опускается на колени рядом. По его взгляду понятно, что он думает - цветок как цветок, желтый и маленький, ничего особенного. У него в саду, в замке, скоро будут расти цветы красивее... Но Августа смотрит на растеньице с таким восторгом, что не замечает этого непонимания. Она смеется, гладит пушистые лепестки:
-Красивый, правда? - спрашивает она и, не дожидаясь ответа, продолжает - Самый-самый первый цветок в году...
И когда они уходят - ведь нужно торопится, путь вниз долог - говорит:
-А попозже, когда их станет совсем много, я начну плести из них венки. А бабушка - делать варенье... А ещё есть такая сказка, про то, что одуванчики - младшие братья солнца. Хочешь, расскажу?..
Эдвард кивает - как всегда, когда ему предлагают что-нибудь рассказать, куда-нибудь сходить, что-нибудь сделать и девочка начинает рассказывать, легкомысленно поглядывая на небо:
-Когда-то давно маленький одуванчик выбрался из-под земли...
Дорога за словами коротка и они едва не пропускают нужный поворот.
Продираться по кустам, заполонившим старую тропку, оказывается гораздо проще, чем Августа предпологала. Эдвард просто молча вышел вперед и во все стороны полетели зеленые листья. Не приходилось отводить ветки, нагибаться и отцеплять вцепившиеся в одежду колючки - нужно было просто не отставать. А когда они прошли, тропинка больше всего напоминала живой зеленый коридор и Августе было смешно думать, как какой-нибудь взрослый забредет сюда и удивится.
До океана оставалось идти совсем не много. Ну, по крайней мере, девочке хотелось так думать.
Склон, на который их вывела тропинка, и по которому нужно было спуститься, оказался не таким крутым, как выглядел из окна замка. Августа даже облегченно вздохнула, увидев его - она ведь боялась, что придется натурально катиться - сбегать вниз. А оказалось, что вполне можно было и сползти. Если осторожно, конечно.
-Теперь потихоньку и ни обо что не спотыкаясь, - кратко проинструктировала она больше себя, чем Эдварда и первая поставила ногу на кажущийся достаточно пологим, но все-таки ненадежным спуск.
...Когда-то здесь была тропинка - но сейчас все уже заросло. Впрочем, это было путешественникам только на руку. Можно было придерживаться за кусты, притормаживать о корни деревьев и вообще спускаться с относительным комфортом. Взрослый бы посмелся, глядя на то, как медленно и неуклюже они двигались, но ни Августе, ни Эдварду смешно не было - удержаться бы...
Где-то в середине пути они сделали короткий привал. Эдвард прислонился спиной к очередному дереву, попавшемуся на дороге, Августа зацепилась за куст и немного запыхавшись, но довольно-таки ясно говорила о том, как кстати здесь выросло это подобие леса. Или рощи. Или.. В общем, терминология важна не была. Главное, что им повезло... Только сейчас девочка поняла, как не любит тишину. Говорить было гораздо интереснее и комфортнее. А ещё она подумала о том, как они будут взбираться сюда на обратном пути и решила про себя, что стоит поискать другую дорогу.
Под конец спуска Августа все-таки не выдержала - раскрыла руки и вниз просто сбежала, лишь чудом ни обо что не запнувшись и ни во что не влетев. Это было прекрасное ощущение - ветра в лицо, почти-полета и того, что рядом есть кто-то, кому можно сказать про то, как это прекрасно. Эдвард так сделать не рискнул - спустился так, как они шли до этого.
И вот они встали рядом - запыхавшиеся. немного диковато глядящие, но вполне довольные пока и путешествием и собой. Теперь до океана и правда оставалось всего ничего.
Солнце потихоньку приближалось к зениту.
Автор удержался и не переспросил таки "Почему скучно". Это было бы в образе, но не было бы забавно)
Утешавшим - спасибо) Мы, собственно, бросать писать не собирались - не поолучилось бы...
-
-
20.10.2010 в 02:36Но вот реакция Эдварда на первый одуван меня немного удивила...Вспомнилось, как он полез в клумбу, когда его тащили дом Джима вскрывать... С таким упоением он к растению потянулся, совершенно забыв, что его "на дело" привели... Мне кажется, первый одуванчик вызвал бы у него не меньший восторг, чем у Августы, только выразил бы он его иначе, без крика и воплей, а тихим оцепенелым созерцанием... Ну это моё ощущение такое...НА самом деле его мировосприятие не очень-то отличается от детского, восторженного, просто он не так ярко выражает его... Но всё читается в лице и в глазах, в улыбке...
-
-
20.10.2010 в 02:40-
-
20.10.2010 в 02:47-
-
20.10.2010 в 02:59Что-то мне подсказывает, что у автора устаревший браузер, и его стоит обновить... Может потому и кнопочки не работают и отсутствуют...
-
-
20.10.2010 в 03:04Может быть. Завтра надо будет попробовать обновитть.
-
-
20.10.2010 в 03:36А какой браузер у тебя?
-
-
21.10.2010 в 00:30В шепоте моря слышался голос вечности - "Вы живые, вы дышите, вы пришли. Но как коротки ваши жизни по сравнению с моей, как ничтожны вы по сравнению со мной..." В словах не было насмешки, только ласковое безразличие и уверенность... Море казалось живым и дышашим, оно играло, волны боролись друг с другом, шли войной на берег и откатывались без обиды, только с азартом.
Было ветрено и свежо и очень-очень хорошо.
Об этом моменте Эдвард мечтал давно - ещё с тех пор, когда отец впервые рассказал ему о том, что такое океан и показал его из чердачного окна. "Когда-нибудь ты будешь стоять у кромки прибоя и вспоминать меня - сказал тогда старик. Вряд ли он знал, что его слова окажутся пророческими... Очень многое в мире Эдварда было живым - огонь и ветры, небо и цветы. Он часто играл с ними, расшифровывал настроения и послания... Но с морем не нужно было даже расшифровывать - оно говорило открыто, шептало не уставая о самом разном. Море было просторным и отчего-то казалось, что на другом его берегу - там, за горизонтом - живут добрые люди...
Августа же нагнулась и, пошарив среди камней, вытащила на свет ракушку - небольшую, но очень красивую, витую и узорчатую. В ракушке давно уже не жил, она отливала перламутром и девочка поразилась такой удачи - за такими ракушками обычно приходилось нырять и искать их на дне, а сейчас она вдруг сама оказалаь в руках... Августа прижала ракушку к уху - и море запело в ней совсем по-другому, чем пело снаружи. В ракушке оно было тихим и умиротворенным, очень теплым и летним. А здесь и сейчас океан был настроен резвиться и шуметь. И был он холоден...
Так и прошел почти весь день - для Эдварда за молчаливым наблюдением и тихим восторгом, за ощущением соленого ветра и бесконечными морскими историями. А для Августы - за пусканием "блинчиков", поиском ракушек и игрой в салки с морем... Она не пыталась вовлечь в игру Эдварда - он был слишком зачарован исполнившейся мечтой. Настолько, что девочка решила показать ему все чудеса потом. В следующий раз. Она была убеждена, что этот раз будет. А под конец она все-таки устроилась рядом с Эдвардом и они молча смотрели, как солнце потихоньку клонится к горизонту. И эту тишину не хотелось разбить, потому что она не была ни натянутой, ни неловкой.
В этом и есть самая главная тайна - в том, что только друзья могут молчать вместе, не чувствуя ни напряжения, ни обиды. Только друзья могут заниматься совершенно разными вещами и все равно быть заодно. Только друзья могут слышать в шорохе волн одни и те же истории.
А на обратном пути, когда они, несколько усталые, но очень и очень довольные поднимались обратно к замку, им встретилась тощая рыжая кошка, с самым независимым видом сидевшая прямо посреди дороги. Была кошка золотоглазая, очень торжественная и с большими трогательными ушами. Августа сразу же потянулась к ней, забыв про усталость, подхватила на руки и принялась чесать за ухом. Кошка милостиво мурлыкала и вид у неё был такой, словно она ждала на этой дороге именно девочку и Эдварда - и теперь, когда встреча состоялась, была совершенно довольна собой. Эдвард тоже кошкой заинтересовался - посмотрел ей в глаза, улыбнулся, но погладить не решился. Впрочем, кошка от него ничего подобного и не требовала. Ей хватало и того, что ею молча восхищаются.
Кончались эти гляделки тем, что дальше они поднимались уже втроем.
А ночью кошка, мурлыкая, лежала у Эдварда на коленях и было ей абслютно начихать на ножницы.
Положительно, она была странная.
-
-
21.10.2010 в 00:37Потому что на самом деле то была профессор МакГонагалл
А если серьезно, то очень здорово.
-
-
21.10.2010 в 01:22Вот это просто покорило!!! Эдвард с одуваном в волосах - СВУНИЩЕ!!!!!! ))))))))))
*набрасывается на продолжение об океане*
-
-
21.10.2010 в 01:36-
-
21.10.2010 в 01:38Вот зачем вы мне это сказали? Автор теперь до утра будет ржать, представляя варианты развития событий! =)
-
-
21.10.2010 в 01:41-
-
22.10.2010 в 00:13Ему хочется поверить, но одновременно - и грустно улыбнуться и покачать головой. Этого не будет, потому что не может быть никогда. Слишком страшно, слишком неуютно среди людей. Слишком много взглядов и непонятного, неприятного смеха...
А Августа болтает ногами, лежа на кровати и мечтает вслух о том, что будет когда-нибудь.
-А ещё тебе бы понравились поезда, - говорит она и жмурится, совсем как кошка, устроившаяся у неё на спине - Они похожи на бесконечность. Однажды я ездила к бабушке на поезде, когда у папы сломалась машина. Это было здорово. Они большие, пахнут железом и пылью и ни одному человеку столько не пройти за всю жизнь, сколько проезжает за свою самый обычный паровоз.
Эдвард вспоминает, как отец читал ему заметки о том, где и как строят железные дороги. Старик-изобретатель тогда дергал себя за ус и довольно говорил: "Прогресс это то, чего я всегда ждал. Вот же, и на мою долю выпало паровозы застать..." А потом он улыбался с затаенной гордостью и говорил: "Однажды и про тебя напишут в газете. Обязательно". Тогда Эдвард ему верил. Он тогда верил вообще во все, что говорил отец.
-А ещё, наверное, хорошо здесь встречать рассвет, - Августа переводит взгляд на окно, за которым поют птицы и шелестит листьями невидимый с её места старый клен - Я попробую отпросится у бабушки на ночь. Попрошу Такери-Такери, он меня прикроет... Такери-Такери - мой здешний друг - поймав недоуменный взгляд Эдварда, поясняет она - Он мне всегда помогает, если что-нибудь случается... Мы разведем костер и я в самый первый раз смогу смотреть на звезды целую ночь. А костры разжигать меня папа учил. - объясняет она свое необычное умение и самокритично добавляет - Только я не знаю, получится ли без него... Но попробовать ведь можно?..
-А мне сегодня снились руки - вдруг неожиданно для себя говорит Эдвард и даже удивляется, как это смогло вырваться - Обычные... С тонкими пальцами и браслетом... И шел снег.
-Это был грустный сон? - мгновенно посерьезнев спрашивает девочка. Кошка на её спине недоуменно поднимает ухо, почуяв изменения в тоне голосов.
-Нет - отвечает Эдвард на вопрос и понимает, что это правда. Сон не был тоскливым, напротив, он был счастлив в этом сне. Но пробуждение принесло такое разачарование, что лучше бы никогда не было того счастья. - Он был фиолетовым.
Может быть, ему кажется, но в глазах у девочки - понимание. Быть может, ей тоже снились сны, где фиолетовым кажется все?.. Фиолетовым, холодным и отчего-то уютным?..
Августа перекатывается на бок, кошка спрыгивает с её спины и недовольно чешет за ухом. Похоже, что таким образом она выражает общее презрение к невежливости людей. Кошка вообще ведет себя в замке, как хозяйка - а ведь появилась она в нем всего только вчера!
Августа тянется к рюкзачку и, покопавшись, выуживает из него баночку с красочной этикеткой - фиолетовым драконо-динозавриком в ромашках. Девочка удобнее садится на кровати и, озорно прищурившись, открывает баночку. Эдвард даже не особенно понимает с первого раза, что и как она делает - но вскоре к нему уже летит большой радужный пузырь. Переливается и отражает все вокруг...
-Это называется "мыльный пузырь" - любуясь восторгом Эдварда поясняет Августа и спрашивает, качая туда-сюда ногой в черном ботиночке с рязвязанным шнурком - Хочешь, научу пускать?..
Конечно же, Эдвард соглашается - он и понятия не имел, что пузыри возможны – такое своеобразное маленькое чудо, радуга без дождя. Он тянется к одному из них лезвием – и пузырь лопается от прикосновения, взрывается брызгами… Девочка смеется, запрокинув голову, она любит пузыри и любит удивлять – два удовольствия слились сегодня в одно...
Вскоре они уже сидят рядом, на полу и пускают пузыри по очереди - Августа подносит пузырепускалку к губам Эдварда и он выдувает целое облачко небольших радужных сфер. Весь чердак полон ими и пахнут они - половина какао - потому что Августа за завтраком пила именно его, а вторая половина - чем-то неясным, немножко отдающим металлом, но очень приятным. Девочка успевает назвать этот запах запахом сказки. И, конечно, цели она достигла - Эдвард отвлкся от грустных мыслей про нормальные человеческие руки, занялся новым, интересным делом...
А кошка неодобрительно смотрит на них и махает на пузыри лапой.
Вот как назвать кошку?.. Сплошная головная боль.
-
-
22.10.2010 в 00:42Иех, как на тебя
плохоРената влияет!-
-
22.10.2010 в 00:45С равным успехом могу заменить на любой цвет в диапозоне от бежевого до черного =)
-
-
22.10.2010 в 02:47-
-
23.10.2010 в 01:34Шерсть пушистая, сны картинные.
Глаза золотом, когти платиной
Поиграй со мной, позови меня...
Рыжая Кошка крадется по саду. Здесь тепло, лунный свет заливает всё вокруг, делает серебряным, нестрашным и нереальным. Здесь Кошка чувствует себя как дома. Просторно, тихо, есть вкусные птички и удобная ветка клена, на которой хорошо спать.
Это ведь только кажется, что у кошек нет никаких дел. На самом деле - они очень занятые существа. Рыжая Кошка уже два дня изучает свой новый дом. Она облазила все укромные уголки, вдоволь надышалась пылью и облюбовала себе пару уютных местечек. Она обошла сад и запомнила, где какое гнездо. Она побывала на крыше и успела уже перемигнуться с луной - "Я здесь. Я никуда не делась, просто теперь буду здесь".
Рыжая Кошка узнала своих новых хозяев чуть больше, чуть лучше, чем в начале. Маленькая хозяйка - всего лишь человеческий детеныш. Но она умеет ласково гладить кошачьи уши и носит с собой еду в сумке за плечами. Она уже угощала кошку мясом. И спать у неё на спине- удобно. Взрослый хозяин - странный. Он пахнет не так, как пахнут все люди и вместо рук у него опасные острые штуки. Кошка успела уже обнюхать их и прийти к выводу, что за поглаживаниями - не сюда. Хозяин - не человек, наверное, но Кошке он симпатичен. Он удивляется и радуется от самых простых вещей, от того, за что люди Кошку обычно пинали. Ей нравится лезть к нему на колени, тереться по ногам и всячески выказывать свое расположение.
Кошка обрела новый дом совсем нечаянно. Старая хозяйка, глупая и злая женщина, выселила Кошку из прежнего дома. Конечно, Кошка обиделась на неё и ушла, гордо задрав хвост. А потом она просто пошла за солнцем и именно по дороге на закат её и встретили новые хозяева. Подняли на руки и не прогнали потом, когда она увязалась за ними.
В старом замке Кошке уютно. Здесь нет людей, нет других кошек и можно спокойно охотиться и считать территорию своей. Кошка уже решила, что будет здесь жить.
Она крадется по саду к крыльцу и вспоинает - как осторожно двигался хозяин в присутствии маленькой хозяйки, как аккуратно та играла с ним, как лопались от касания когтей радужный пузыри, которые пускали хозяева и как вечером хозяин взялся за работу и играючи выстриг из куста кошкину двойняшку. Это Кошке понравилось и она окончательно убедилась в правильности своего решения.
Рыжая Кошка взбегает по ступенькам на чердак. Хозяин смотрит на неё, мимолетно отвернувшись от окна, и Кошка с мурлыканием взбирается ему на плечо - благо она меньше и легче, чем многие другие её сородичи. Около часа она проводит с ним. Они смотрят на огни внизу и Кошка фыркает и отмахивается лапой, когда в нос лезут пряди хозяйских волос.
Но во-первых, у неё есть дело. Во-вторых, хозяину лучше не позволять уж слишком больших вольностей, иначе он привыкнет к подобострастию, а людям это противопоказано. И потому Кошка спрыгивет на пол.
Кошка на крыше лениво помахивает хвостом и смотрит на восток.
Светает.
Ступает неслышно, ищет, где тише
Где-то под крышей, а может и выше...
Ветры играют, луну качают
Кошка из замка рассвет встречает.
Скажите уже автору, чтобы он не замахивался на стихи, а?
-
-
23.10.2010 в 03:06Толко напомним: выкладывайте в форум исправленные куски, уважаемый Автор))))
Утаскиваю))))
-
-
24.10.2010 в 04:45Августа завтра уезжает - каникулы незаметно кончились за чтением и сказками, за походом к морю и мыльными пузырями, за играми с кошкой...
Кошку, кстати, окрестили Серво. Имя было цыганским и вообще мужским, но Августе она так нравилось, что она решила, что это, в конце концов неважно. Сама же кошка не возражала. Она вообще редко возражала - и когда её брали на руки, и когда кормили супом, и когда давали имя... А сейчас новонареченная Серво бродила вокруг доски и все старалась укатить какую-нибудь шашку и спрятать её. Августа шикала на неё и отпихивала, но кошка не успокаивалась. Судя по её действиям, ей хотелось, чтобы выиграл Эдвард.
А тому, похоже, было все равно. Он двигал шашки машинально и девочка, видя это, не спешила радоваться победам. Обоим грустно и как-то неуютно.
Шашки - игра простая. Эдварда учил играть ещё отец - ему хотелось, чтобы сын был всесторонне развит. Шашки, шахматы, карточные игры... В те редкие дни, когда старый изобретатель не был сильно занят, они порой играли. Выигрывал чаще Эдвард.
А потом отец умер и играть стало не с кем...
В замке чувствуется дыхание тишины - она ещё не пришла, но когда девочка уйдет- придет обязательно. Равно как и пустота... Врочем, ожидание - это тоже радость, способная развеять и пустоту, и мертвенность тишины.
Только в последний вечер помнить об этом сложно.
Они прощаются быстро - потому что по мнению Августы это можно делать только так - резко и легко, долго не повторяя "до свидания" и "Береги себя". Просто один раз сжать лезвие в подобии пожатия - ведь обнять Эдварда девочка больше не рискнет - потрепать кошку за ушами и вниз по лестнице, по саду, по дороге...
Предстоящие три месяца в этот вечер кажутся вечностью.
"Полторы недели - писала девочка в дневнике, устроившись вечером на постели и болтая ногами по давней привычке - Этого мало. Хочу вообще тут жить. И чтобы каждый день наверх. И как он будет кормить Серво?.. Он хороший. Только слишком вздрагивает от моих движений... Дневник, а дневник, вот что мне делать? Я скучаю по папе, и по маме, бабушка беспокоится, а домой мне не хочется... И Такери-Такери здесь и тоже удивляется... Тут есть школа?.. Надо спросить у бабушки. И про ночевку в замке - тоже. Вырасту - точно здесь поселюсь. Буду работать.. Кем-нибудь... И подниматься. Иначе ему будет совсем скучно."
Выходило обрывочно и Августа сердилась на себя. Однако по-другому не получалось.
"А как я ему объясняла про каникулы, про школу, про родителей.. Он ведь никогда не сталкивался со всем этим! Я пыталась представлять, как это - не получается. Но мы все-таки договорились, когда я приеду в следующий раз. И что никогда его не брошу, если только чего-нибудь не случиться... А может, взять Серво с собой?.. Нет, мама не разрешит, да она и не захочет... А за окном темно и завтра уезжать... А как мы сегодня прощались... Я бы заплакала, только не получилось. Стыдно. Он-то не плачет... И Серво с нами сидела. Может она поняла, что я уезжаю?"
Августа откладывает ручку. Ей совсем не нравится, то, что получается - бессвязный бред, по которому через несколько лет и не вспомнишь, что же все-таки было.
"Ничего - говорит она себе и улыбается - У меня хорошая память..."
А в замке Рыжая Кошка катает по полу все-таки утащенную шашку и всячески привлекает к себе внимание - как всякая уважающая себя кошка она чувствует настроение хозяина и сейчас считает, что его надо срочно менять.
Шашка укатывается в какую-то щель, отправленая туда метким толчком пушистой лапы, и Кошка забирается к хозяину на кровать, прижимается к нему теплым боком и думает, что предположения были правильны - маленькая хозяйка ушла надолго, хорошо если не навсегда. Ещё она думает, что на крышу сегодня не пойдет - есть дело важнее.
И вот на этом месте у нас кончается официальная вторая часть и автор берет перерыв на "найти сюжет" и"восстановить силы".
Если, конечно, у меня получится не писать)
-
-
24.10.2010 в 04:56А зря... ))) Ну зря же... Или стесняется?))
Если, конечно, у меня получится не писать)
Хе-хе...Постучится, зашевелится - и запишешь, как миленькая))))))
Утаскиваю, как всегда...
Выкладывай на форум, а то тема заглохнет...)
-
-
24.10.2010 в 15:31Действительно, куда я ночью с подводной лодки денусь)
-
-
24.10.2010 в 21:37-
-
24.10.2010 в 21:58Это я что-то путаю, да?.. Лично у нас осталось впечатление, что ему было достаточно все равно на прикосновения бытового уровня...
Плюс я посчитала, что пятьдесят лет одиночества (плюс-минус десятилетие, но где-то так) вполне достаточно, чтобы отвыкнуть от человеческого общества вообще и касаний в частности. Плюс после убийства что-то должно было остаться - и мы посчитали, что это "что-то", вина и некоторое непонимание, может проявится и так.
Ну, а ещё у нас интуитивное понимание, но оно больше глюки.
-
-
24.10.2010 в 22:22-
-
24.10.2010 в 22:28-
-
24.10.2010 в 22:41-
-
24.10.2010 в 22:52Но.
Первое. Августе восемь лет. При всем своем уме она все-таки не все понимает и подстраивается не всегда под причину - порой под проявление. То есть, она что видит? Что он напрягается, когда она резко движется или тянется коснуться. Вывод - ему это неприятно. Действие - надо ограничить контакт. Да, она догадывается - он напрягается от того, что боится поранить. Значит, надо, чтобы он не боялся - значит, надо держать дистанцию...
Второе. Ему может хотеться тепла. И наверняка хочется. Но за пятьдесят лет это желание он уже отвык проявлять - да и изначально не очень умел...
*задумчиво* Я не противоречу самой себе, нет?
-
-
24.10.2010 в 22:55-
-
24.10.2010 в 23:00Это по-моему, "умел принимать", а не проявлять потребность...
В любом случае - первое остается в силе.