В моем сердце дышит трудно драгоценная змея
Название: За сказкой.
Автор: Белая Ворона
Бета: нет
Фандом: Эдвард Руки-ножницы
Рейтинг: PG-13
Размер: мини. Пока или вообще - разберусь по ходу написания.
Персонажи: Эдвард, Августа.
Жанр: с этим пунктом всегда были проблемы =.=
Дисклеймер: Всё - Бертона. Ни на что не претендую. Хотя Августа, обобщенное умное дитя, все-таки большей частью моя...
Статус фанфика: В процессе
Примечание автора: первое: если буду завираться по канону - поправляйте. Ибо пишу на вдохновении и не всегда потом вспоминаю, как оно все по-настоящему было... Второе: автор посмотрел внучке Ким в глаза, послушал её вопросы после рассказа и понял: это дитя на месте сидеть не станет. Ибо чревато умным детям рассказывать такие сказки. Потому автор взял и назвал дитя Августой. А потом пошел следить, что же будет дальше.
Размещение на других сетевых ресурсах: предварительно известить автора. Она не верит, что кому-то захочется, но привыкла не пропускать этот пункт.
читать дальше
...На утро, когда Августа проснулась, снова шел снег. Пушистый и мягкий, засыпал весь двор, кружился в воздухе в затейливом хороводе. Это было так здорово - лежать и смотреть на снег, что девочка не спешила вырывать себя из полудремы, обрывать состояние сонливой мечтательности. Тем более сегодня начинались рождественские каникулы, а это значило, что ни в какую школу идти не надо. И глупый Майк не сможет приставать, и не нужно давится отвратительным супом из столовой и домашние задания можно забыть... Бабушка твердила, что первый класс - это совсем просто и все сложное начнется потом. Августа слушала её, соглашалась, но считала, что самой что-то искать гораздо интереснее, чем всем классом. В классе, в конце концов, слишком много врагов...
Почему так получилось - она не знала. Может потому, что бабушка уже научила её и читать, и писать, и её сразу же окрестили "выпендрежницей"?.. А может быть потому, что она не больно-то любила общие игры и не шла играть в догонялки.
Так и вышло, что к восьмому году жизни было у девочки всего двое друзей - зато проверенных, надежных... Пусть и из параллельных классов.
Снег за окном набирал силу, скоро не станет видно дома миссис Прюэт, всё скроет сплошное белое марево. Августа беспокойно приоткрыла один глаз в полудреме - её кольнуло воспоминание - её вчерашнее "Откуда берется снег?" и долгий бабушкин рассказ. Несправедливый рассказ, грустный...
...Замка на горе из окна, конечно, видно не было. Августа пристроилась на подоконнике и попробовала вспомнить, когда она в последний раз смотрела на замок - и не смогла. Дети рассказывали друг другу страшные истории о призраках, шептались о том, что если подняться по заброшенной дороге и качнуться на старой, скрипучей, половине ворот - будешь удачлив во всем целую неделю. Но при этом смотреть на замок считали плохим знаком и уже много лет даже отчаянные мальчишки не больно-то рвались геройствовать и доказывать собственную смелость. Рассказы становились легендами...
Потрескивали дрова в камине, тикали на стене часы и делать было совсем нечего. Только думать о странном существе из бабушкиного рассказа. Августа была девочкой совсем неглупой для своего возраста и, конечно, подозревала, что бабушка все выдумала. Взрослые ведь часто выдумывают, чтобы занять детей. Но при всей своей "неглупости" она была все-таки ребенком и ребенком жалостливым.
"А что если - думала она, болтая босыми ногами - Что, если это все правда? Там же, наверное, жутко холодно и одиноко. И нет такого камина, как у меня. И бабушки нет. И ничего нет. Даже школы и глупого Майка".
От таких мыслей становилось зябко - благо воображением боги девочку наделили со всей щедростью. Августа повозила пальцем по стеклу, покачала пятками и, решившись, спрыгнула на пол. Сборы предстояли нешуточные.
Что нужно, чтобы добраться зимой от дома в замок на горе?
Приученная мыслить логически и по порядку, Августа поставила себе именно такой вопрос и теперь, лежа на ковре, задумчиво грызла карандаш и пристально разглядывала пустой листок.
"Будем рассуждать по порядку - говорила она себе, прищурив один глаз и глядя на огонь - Карта, как у настоящих путешественников это, конечно, очень здорово... Но не нужно. Там всего одна дорога"
Девочка крупно нацарапала на листке слово "карта" и тут же перечеркнула его.
"Вот теплая одежда -это правильно. И пусть шарф противный и кусачий, а варежки постоянно теряются, но в них хотя бы не будет холодно"
"Шарф, варежки, шапка" - появилось на листке. Августа удовлетворенно качнула головой и стала думать дальше. Ей доставлял удовольствие процесс сборов. Равно как и осознание того, что это не бабушка заставит одеваться, а она сама. По своему решению.
"Рюкзачок. А в него - еды. Термос с горячим супом, бабушкины пирожки.. Он же там наверняка голодный"
"Рюкзак. Еда" - пополнился список.
"Ещё, конечно, телефон... Лучше бабушкин, она не сразу хватится. А ещё - йод и ватку..."
Мозговой штурм шел полным ходом и вариант, что бабушка могла все придумать, задвинулся куда-то далеко. Начав активную деятельность, Августа словно признала, что всё это правда и не допускала ни одной мысли о возможном разочаровании.
Потому что, что может быть увлекательнее поиска сказки?
Ночью, уже собрав и задвинув под кровать рюкзачок, уже выслушав бабушкину вечернюю сказку - другую, короткую и знакомую, уже потушив свет, Августа подошла к окну и, забравшись с коленями на подоконник, засмотрелась на снег. В темноте он был почти не виден, но ведь темнота никогда не бывает полной. Белые, словно светящиеся хлопья, слетали к земле медленно и торжественно, без обычного суетливого мельтешения.
-Я завтра приду - сказала девочка, прижимая ладошки к стеклу - изморозь от этого начала оттаивать - Сделай, пожалуйста, чтобы снег не шел. Иначе меня не пустят...
Снежинки за окном продолжали танцевать - неспешно и плавно.
А утром за окном светило солнце. Яркое зимнее солнце, котроое не греет, но заставляет ослепительно блестеть снег. Весь мир становится огромным проводником света, ярчайшим белым камнем, на который больно смотреть...
Августа проснулась от того, что солнце светило ей прямо в глаза. Сначала она ворочалась, потом прикрыла глаза рукой, а потом - резко подскочила на кровати, поняв - солнце! Снега нет!
Для девочки это значило одно: её замысел угоден богам и всё пройдет успешно. Сказка найдется.
Вообще о Боге в восемь лет Августа имела слабое представление. Бабушка её особенно набожной не была, мать - тем более, а отец пропадал на работе и когда по воскресеньям все-таки играл с дочерью - им было точно не до веры. Потому в голове у девочки царил полнейший кавардак, в котором смешивались самые разные религии и пантеоны. Солнце значило, что её услышали те, кто живет на небе, что они не против. Если бы шел снег - Августа бы никуда не пошла. Для неё это было бы предзнаменованием неудачи, не услышанной мольбы.
-Бабушка, я гулять! - это ведь даже и не ложь. Со лжи настоящее дело не начинают и с воровства тоже - потому термос с супом, пирожки и шоколадка вытребованны у бабушки ещё с вечера. Кажется, Августа сказала ей, что идет с друзьями в поход на весь день - и это тоже не было ложью. Разве что друзей в её походе не будет...
-Возвращайся засветло, милая.
И вот уже бьет в лицо ослепительный солнечный свет, и закрывается со стуком дверь за спиной, и скрипят по снегу сапоги, оставляя первые следы...
Приключение начиналось просто замечательно.
Ворота на горную дорогу были распахнуты - всегда были распахнуты, сколько Августа себя помнила. Обычно она совершенно не обращала на них внимания, но теперь присела на корточки и руками в варежках разгребла снег - так, чтобы стало видно лежащую на земле решетку. Простую металлическую решетку, тронутую ржавчиной. Девочка стянула с правой руки варежку и погладила ледяное железо. Время потихоньку приближалось к одиннадцати часам, а идти все ещё было далеко.
Постепенно в сапожки набивался снег - ведь по дороге к замку никто не ходил уже очень долго и снега здесь намело порядочно. И утаптывать его было некому. Ноги увязали, рюкзачок с каждым шагом казался всё тяжелее и шарф, до этого просто болтавшийся на шее, пришлось завязать и натянуть на нос - почему-то становилось холоднее. Августа уже успела несколько раз упасть, оскользнувшись, и только ярко светившее с неба солнце поддерживало в ней веру в удачный исход подъема. Для взрослого дорога крута не была, но ребенку идти было тяжело. За прошедшие годы все здесь почти заросло, летом буйствовали кустарники и травы и сейчас они цеплялись за ноги, стоило только чуть ошибиться с выбором пути...
Во время одного из падений Августа потеряла варежку, а к полудню, устав, села в снег, объявив самой себе привал. У бабушки в рассказе подъем до замка был совсем короток, но она ведь бежала, к тому же не по снегу, к тому же дорогу ей было отмечать особенно некогда - успеть бы...
А замок был красив. Это Августа поняла, всё-таки решившись поднять на него взгляд. Статуя оленя, горгульи какие-то.. До ворот оставалось не так уж много, замок нависал почти над самой головой и, перекусив кусочком шоколадки, девочка выбралась из успевшего уже сформироваться под ней снежного кресла, и пошла дальше. Нос у неё мерз все больше.
Ворота подались толчку усталых рук неохотно - за зиму их ни разу не открывали, пришлось сначала уравнять снег у створок, а потом потянуть как следует, чтобы образовалась щель, достаточная, чтобы пролез ребенок. У ворот замка снег был - а внутри - Августа удивленно оглядывалась - почему-то не было. Здесь преспокойно росли какие-то кусты и правда оформленные в зверей... Что ж, в этом действительность с бабушкиным рассказом совпадала. Теперь нужно было только подняться на крыльцо, а потом по лестнице... "А что потом?- вдруг спрсила у себя девочка, походя стараясь дотянуться и погладить по носу куст-оленя. И тут же ответила, как могла уверенно, копируя бабушкины интонации - А там - как получится".
К слову сказать, до куста у неё дотянуться не вышло.
Но она не расстроилась.
...В замке было совсем ненамного теплее, чем снаружи. Августа проскользнула в высокие двери и замерла, настороженно оглядываясь. Всё здесь заросло пылью и паутиной - "Конечно, ведь его никто не учил убирать - думала девочка, разглядывая какие-то механизмы, огромную старинную люстру и некогда узорчатый пол. Лестницы, и какие-то двери.. Самыми интересными здесь казались механизмы, даже захотелось подобраться к ним и исследовать, но Августа напомнила себе что, "тот, кто позволяет себе отвлекаться от дела - никогда не сможет его закончить" - так говорила бабушка - и, удобнее перехватив рюкзачок, продолжила осмотр. Это, наверное, когда-то была вешалка. А эти странные, серые чудища - всего лишь обычные зачехленные кресла...
Серость, одиночество и пустота казались в замке полноправными хозяевами. Живое, мыслящее существо, трудно было представить жившим здесь долгие годы. Жившим - и не сошедшим с ума. Замок готовился умирать - много лет он думал только о смерти и эта тяжелая мысль давила на плечи, гнула к полу. Августа поежилась - она чувствовала, непостижимым детским чутьем, настроение замка и если взрослому здесь просто было бы неуютно - то ей стало тоскливо и немного страшно.
"А как здесь жить?.. - мелькнуло в голове.
День за днем, ночь за ночью, впитывать дряхлость и уныние каменных стен...
А на полу видны были следы. Не четкие, оставленные достаточно давно, но все же следы. И Августа, как заправский детектив, пошла вслед за следами - к лестнице, наверх, как и ожидалось. Пошла, моля всех богов, чтобы дали ей храбрости, и ступая тихо - так, как только получалось. Под этими сводами любой звук, громче шороха или едва слышного шепота, звучал бы раскатом грома.
Чердак встретил девочку ветром, занырнувшим внутрь сквозь прореху в крыше. Ветер был не очень холодный, но свежий и пахнущий снегом. Здесь пыли было гораздо меньше - чердак явно давным-давно обжили ветра всех мастей - слишком много было в крыше дыр, чтобы они не смогли залететь внутрь. Августа опасливо вошла - ей было страшновато и хотелось спрятаться за рюкзак, но зато стало понятно, как можно жить в замке - чердак и сад словно не принадлежали всему остальному, а были уже продолжением окружающих гор. В них пахло так, как пахло в горах - снегом, дымом каминных труб городка и небом. Если бы Августу попросили описать эти запахи - она бы не смогла.
Первым, что бросалось в глаза, была ледяная скульптура - тонконогий мальчишка, прижимающий к груди большой мячик. Скульптура была одна, остальные, видимо, растаяли и потому казалась особенно огромной и красивой. Сквозь неё светили солнечные лучи, мальчик переливался вместе с мячиком, искрился и слепил глаза. Завороженная, Августа не сразу поняла, что самое интересое - это все-таки не скульптура.
Самым интересным была кровать в углу. Вернее, не сама кровать, а тот, кто сидел на ней.
Августа расплылась в улыбке. Бабушка не придумывала.
Существо, сидевшее на кровати, держало на коленях книгу - большую потрепанную книгу с загнутыми углами. Лица его почти не было видно за волосами. И, разумеется, больше всего заинтересовали Августу его руки - они бестели стальным блеском.
Бабушка правда не придумывала.
А Эдвард читал и видно было, что он продирается через целую систему неизвестных ему терминов и понятий. Вся поза выражала напряжение, внимание и отчего-то - неуверенность. Наверное, в том, что получится понять, о чем же пишется в толстенном фолианте...
Вот Эдвард поднял руку - на лезвии заиграл блик от солнечного луча - и аккуратно попытался перевернуть страницу. Получалось у него не так легко, как получилось бы у человека с нормальными руками, он очень боялся порвать хрупкий лист, а тот, как назло, склеился с соседним и никак не хотел отлипляться...
И Августу будто толкнули - она потом думала, что это были мудрые боги, решившие все же вывести её из оцепенения. Она нарочно громко шагнула ближе и спросила:
-Может, давай я помогу?..
Она ждала чего угодно. Того, что Эдвард от неожиданности взмахнет рукой - и страница порвется. Что он вскинется, удивленный и напуганный... Но он просто поднял голову и сказал тихо:
-Пожалуйста.
Так, словно она была тут частым гостем и вообще пришла в десятый и двадцатый раз.
И замер. И сидел, совершенно не шевелясь, пока Августа подходила, пока, сердито цокая языком, разделяла намертво сцепившиеся листы и только следил глазами за всеми её дейстиями.
"Что бы, не дай бог, не задела лезвия - подумала девочка с иронией и одновременно легкой жалостью.
-Вообще я пришла поблагодарить за снег - сказала она, отодвигаясь. До этой минуты ей ничего подобного в голову не приходило, а тут вдруг как стукнуло - что это, по крайней мере, справедливо. Ведь благодарят же богов за исполнение желаний, а людей за оказанную. услугу? Эдвард закрыл книгу и неловко отпихнул её с колен на покрывало, но вслух не сказал ничего. Лицо его больше всего напоминало скорбную маску. Впрочем, помня бабушкин рассказ, Августа была готова к тому, что говорить придется большей частью ей. А заодно и к тому, что эмоции собеседника придется угадывать - Ты же знаешь, что наш снег - это стружка с ледяных скульптур, да?..
Вот так они, собственно, и встретились.
-Вообще, это всё бабушка - Августа сидела на полу, подчеркнуто отодвинувшись, и теребила кисти шарфа. Пол был все-таки пыльный и немного в известке, но сидеть на кровати было бы хуже - Эдвард и так держал руки почти что прижатыми к груди и явно старался двигаться поменьше. - Я вчера попросила её объяснить, почему снег, а она рассказала про то, что ты тут есть...
-Ким?.. - вопрос задан очень осторожно. Августа вообще с трудом поняла, что это вопрос. А поняв, удивилась.
-Бабушка?.. А как ты узнал?.
-Вы... похожи - почти без интонаций.
-А-а-а... - немного расслабилась девочка, уже было поверившая в мистические способности собеседника - А все говорят, что я в папу, а на маму и бабушку - сосем не похожа. Бабушка говорит, - продолжила она, просто побоявшись замолчать - ясно было, что Эдвард говорить не станет, а тишина замка ощутимо давила на уши, звенела едва уловимым звоном... Да и взгляд хозяина замка казался выжидающим "Что ты ещё скажешь?". Под таким взглядом хотелось говорить, не замолкая, - лишь бы добиться хоть какой-то реакции - Что в гости без приглашения ходят только невежливые люди, - Августа задумалась, сильнее дернула кисточку от шарфа - А я не невежливая. Я просто подумала, что если я не приду, то как ты узнаешь, что меня можно пригласить?. И вообще, - чем дальше, тем категоричнее и увереннее выходило - Эти глупые взрослые наверняка не озаботились показать тебе, что на свете есть интересного. Их вообще интересует одна работа, - девочка пренебрежительно хмыкнула, видно было, что её-то работа никогда не будет настолько занимать - А что ты читаешь? - резко переключилась она - так, как свойственно детям, легко меняющим темы, стоит только увидеть что-нибудь занимательное.
Эдвард скосил глаза на книгу. Вид у него был такой, словно он слишком задумался и увлекся неожиданным явлением человеческого ребенка, что успел совсем позабыть, что же читает.
-Физику, - наконец вспомнил он и снова замолчал, словно это короткое слово все объясняло - и зачем он это читает, и как же полностью называется книга, и откуда она взялась.
-Это ску-учно... - протянула Августа. За свой первый класс она успела выяснить, что ждет в старших, и уже имела общее представление о том, какой предмет скучный, а какой нет. Интересней всего она считала географию и литературу, а вот физику, такую, какой её изучали старшеклассники - пресной и сухой, состоящей из одних формул - Хочешь, я в следующий раз принесу что-нибудь поинтереснее?..
-Следующий раз? - Эдвард тряхнул головой, отбрасывая с глаз мешающую прядь. Выглядел он так, словно ему вдруг стало любопытно, что за существо перед ним и как следует воспринимать его слова - как проявление жалости или как насмешку?
Августа сердито шмыгнула носом и задрала подбородок повыше - так бабушка учила её выражать гордость и пренебрежение. Со временем такой жест стал означать обиду. Августа знала, как выглядит - маленькая, с двумя смешными косичками и красным после долгого пребывания на холоде, носом. И это знание её совсем не нравилось. Равно как и удивление Эдварда. Даже стало обидно.
Потому она воинственно задрала подбородок, и сказала, немного резковато, как говорила в школе, с Майком:
-Мне подумалось, что мое присутствие здесь не так неприятно, как в других местах. Однако теперь я вижу, что ошиблась в своем суждении и я готова избавить тебя от своего присутствия.
Именно таким слогом начинал говорить папа, когда ему что-то не нравилось - подчеркнуто, даже несколько старомодно, вежливо. А уж фраза "однако теперь я вижу, что ошибся в своем суждени" и вовсе была его точной цитатой, которой он с легкостью унижал, хвалил, низвергал и поднимал до заоблачных высот. В его речах все зависело от контекста и интонации, и Августа, втайне завидовавшая этому его умению давно уже старалась подражать. И порой у неё даже выходило похоже на отца. Только он почему-то всегда смеялся...
-Не ошиблась. - Эдвард сделал паузу, будто подбирал совсем растерявшиекся за годы одиночества слова. В раздумьях щелкнул ножницами - и тут же испуганно глянул на них - с недоумением и раздражением. Продолжил - так, словно слова как следует так и не вспомнились - Но ты знаешь, что я есть. Зачем приходить в следующий раз?
"А ведь ему страшно, - вдруг поняла Августа и едва не засмеялась, таким простым было это понимание. Снова остаться в тишине, читать непонятную физику, а больше всего - больше всего что-нибудь задеть, сломать, испортить. Как в тот раз...
-Ты глупый, да? - спросила она, постаравшись не засмеяться - ведь если подумать, все это было ни капельки не смешно и дело впереди предстояло сложное - Ты же живой. А живым нельзя жить в могилах, вот. Когда никого нет - дом превращается в могилу, как здесь. И вообще, - категорично продолжала она, глядя, как глаза у Эдварда становятся все более удивленные - на лице у него вообще жили только глаза. "Наверное, если его попросить - он улыбнется - подумала Августа и попутно решила про себя, что шрамы от порезов - это совсем не страшно и человек от них некрасивей не становится. - Бабушка говорит, что никого нельзя бросать, когда ему плохо. А тебе - плохо. Я вижу - и резко сменила тему - Хочешь пирожок?..
Но удивление на лице Эдварда сменилось таким испугом, что Августа сочла за лучшее не развивать эту тему. Она уселась поудобнее - нос у неё почти уже не мерз, да и все остальное тоже - и необходимость сжиматься пропала, и задумчиво предложила:
-Давай, я что-нибудь расскажу?
И, не дождавшись возражений, начала рассказывать о драконах. Может это и было неразумно, но зато - уж эту-то тему она знала лучше любого чистописания и истории родной страны.
Время приближалось к двум часам.
Слушателем Эдвард оказался великолепным. И казалось, что ничего особенного он не делает - каждый ведь может молчать и внимательно смотреть на собеседника. А между тем девочка все больше воодушевлялась. Давно уже ей не приходилось вспоминать все-все разновидности - а вот пришла нужда - и она уверенно рассказывала о черных, подземных драконах, о алых, умеющих выдыхать огонь, о зеленых, маленьких, живущих в лесах. Вспомнила коричневых - пустынных, белых - арктических, синих - морских и самых интересных, мифических - золотых драконов. Вспомнила и даже нарисовала в пыли схематичного, но более-менее узнаваемого, дракончика. А потом, увлекшись, изобразила по одному представителю каждой разновидности. Ей даже не приходило в голову, как это странно - прийти к тому, кто не видел людей едва ли не полвека и рассказывать ему о драконах, а не о людях, не об их мире. Взрослые обязательно назвали бы такое поведение глупым. Но ведь взрослых здесь не было. Она так увлеклась собственной сказкой, что даже не прервала её, когда Эдвард, которому с кровати рисунки были почти не видны, все-таки тоже перебрался на пол. Только вооружилась длинной, спешно нашаренной, щепкой и принялась тыкать ею в рисунки, как указкой, поясняя слова.
-Золотые драконы, - говорила Августа, указывая на последний рисунок. Неказистый, но очень душевный, дракончик раскинул крылья и выдыхал пламя. Рядом был набросан силуэт человека - Он - самый интересный. Он умеет преващаться из дракона в любое животное. И даже в человека может, - она провела красноречивую линию от дракончика к человечку - Главное, он умный...
Сквозь дыру в крыше задувал холодный ветер и старый замок чутко прислушивался к увлеченному, сбивчивому рассказу. Эдвард сидел, сложив руки на коленях и с интересом следил за указкой. Августе казалось, что драконы ему понятнее, чем физика.
Августе казалось, что она здесь совсем недолго, но в какой-то момент она вдруг поняла, что солнце клонится к закату и уже пора уходить. Уходить и оставлять старый замок, огромный пустой чердак, холод и нарисованных в пыли дракончиков.. А главное - хозяина замка, к которому девочка чувствовала уже некоторую привязанность. Это казалось жутко неправильным, но нужно было брать рюкзачок и снова спускаться в город по заброшенной дороге. А там - теплый камин, и ужин, и ждет бабушка... И это - особенно несправедливо. Потому что Эдварда никто и нигде не ждет.
-Мне идти пора - виновато сказала она, откладывая щепку и снова начиная теребить шарф - Если я завтра приду - ты не будешь против?..
Он едва заметно, медленно, качнул головой. И Августе вдруг стало обидно, что её так сторонятся, что молчат и все - жестами, и со страдальческими глазами. Она все более-менее понимала, но деткое неприятие - штука особенная, иррациональная. Понимай - не понимай, ничего не изменится. Потому она снова немножко задрала подбородок, чтобы придать себе смелости, и сказала:
-А ещё люди на прощание пожимают руки. Папа всегда так делает, я видела. - это было тем, что бабушка называла "ослиное упрямство" и иногда, когда особенно сердилась, "самой глупой логикой на свете". Бабушка говорила, что это плохо, но Августа была с ней не особенно согласна - её это самое "ослиное упрямство" частенько выручало. -Можно?..
Странно, но Эдвард не возразил, когда девочка протянула руку и коснулась лезвий. Они были совсем холодными, пальцам сразу стало жутко холодно, но она все-таки осторожно сжала одно из них, стараясь не задеть режущую кромку, и даже немного тряхнула, подражая рукопожатию...
По дороге вниз она летела, как на крыльях - все-таки своеобразная победа была одержана, мудрые боги не обманули солнечным светом, а перед глазами стояла улыбка Эдварда - странная, очень неуверенная, но все-таки улыбка, из-за которой даже взгляд показался не таким грустным. Это было так здорово, что Августа смеялась, запрокидывая голову, и даже сделала пару снежных ангелов, заваливаясь в снег и разводя в стороны руки...
Потихоньку снова начинался снегопад и девочке доставляла жуткое удовольствие мысль, что уже завтра она увидит, что точится там, на чердаке старого замка...
А ещё она уже начинала перебирать в уме книги, которые нужно будет завтра взять.
Ночью, когда бабушка уже все спросила, а камин почти погас, Августа снова подобралась к окну и помахала раскрытой ладошкой замку на горе. Теперь его было видно - снег шел совсем редко. И отчего-то ей показалось, что оттуда, сквозь ночь, ей тоже кто-то помахал. А может быть, улыбнулся...
Приключение - продолжалось.
В темноте и тишине жить легко и приятно. Темнота скрывает все, что хочется скрыть, делает некрасивое лицо - красивым и приносит покой. В темноте хорошо стоять у окна и смотреть на огни города внизу. Теплые далекие огни, похожие на звезды. За этим теплым светом - множество жизней. Человеческих жизней, где мешаются любовь и ненависть, верность и предательство... Человеческая жизнь коротка, но в неё умещается столько, сколько жизнь не-человеческая едва вмещает.
На раме окна давно уже зарубки - Эдвард всегда держится за одно и то же место, когда смотрит вниз. А вниз он смотрит часто - почти каждый вечер. Вначале он надеялся узнать её, а может быть - кого-нибудь из её семьи, но вскоре понял, что это бесполезно. Зрение его было недостаточно острым, а бинокль, хранившийся в комнате отца, давно уже был разбит. Ещё с тех пор, как он попытался взять его первый раз и нечаянно перерезал ремень... Он понял, что никого не увидит, но привычка смотреть в окно осталась.
Внизу уже гасят свет, люди ложаться рано. Они всегда ложаться рано, каждый день строго расписан и нормирован. Они любят режим и тех, кто его неукоснительно блюдет. Эдвард считает это глупым.
Он отворачивается к незаконченной скульптуре и в задумчивости пощелкивает ножницами, глядя на неё. Скульптура - дракон, раскинувший крылья и разинувший пасть в реве. Эдвард пытался выточить его по рисунку и, кажется, у него даже получалось.. Но к определенному моменту света стало слишком мало, чтобы можно было разобрать дракончиков в пыли, на полу, и тогда он оставил ледяного дракона, решив дождаться утра. Главным было не наступить на рисунки в темноте.
Когда-то давно он боялся темноты. Только никто об этом не знал - отцу Эдвард не рассказывал, а больше рассказать было некому. Темнота в том далеком "когда-то" казалась ему живой, осязаемой, готовой укутать с головой и никогда не отпускать. Со временем это прошло, а память осталась. И иногда ему становилось жаль, что в замке нет свечей, а электричество давно не работает. Тогда ночь не была бы самым скучным временем. Можно было бы читать недочитанное днем, продолжать работать в саду и разглядывать старые газетные вырезки...
Ледяной дракон скалился и Эдвард, погладив его по острому сгибу крыла, прошел мимо, к кровати. Старой, продавленной... Впрочем, сам Эдвард считал, что так удобнее всего - когда мебель повторяет форму тела. Улегся, с удовольствием слушая, как скрипят пружины, улыбнулся потолку... За сегодня он понял, что за годы одиночества почти разучился улыбаться и нужно было немного потренироваться, чтобы та жалкая гримаса, которая выходила сейчас, стала напоминать настоящую улыбку. Когда-то давно отец много времени потратил на то, чтобы научить его улыбаться. Отец говорил, что без этого умения нет человека и Эдвард верил. И только годы спустя узнал, что улыбка может быть ядовитой, или кислой. Он вообще много чего узнал годы спустя, когда времени учится почти не оставалось. Самым простым уроком была незаметность, а лучше - отсутствие. Неподвижность или крайняя осторожность, если уж отсутствовать не получается...
Завтра придет девочка - он ведь даже не смог узнать, как её зовут, постеснялся собственного голоса - и поэтому нужно было сделать несколько дел. Вспомнить, как же улыбаются по-настоящему, постелить на пол какую-нибудь ткань, а ещё лучше - придумать, как уступить кровать, не особенно используя слова. Доделать дракона - чтобы можно было хотя бы примерно узнать, правильный он вышел или нет...
Хорошо, что пришел ребенок. Взрослые злее, то, что у детей вызывает восхищение, у них вызывает бешенство. Да и рассказ о крылатых ящерах, умеющих выдыхать огонь, гораздо интереснее, чем то, что может рассказать взрослый. И какая разница, существуют ящеры на самом деле или нет. Главное, что их кто-то придумал...
Эдвард глядел в потолок, старался улыбаться и гнал от себя мысль, что чудо может не повториться.
...Утро в старом замке всегда начиналось рано, с самым рассветом. Восходящее солнце запускало во все щели и проломы крыши любопытные золотые лучи, снова приходило светлое время, когда не нужно напрягать зрение и беспомощно вытягивать перед собой руки, опасаясь на что-нибудь наткнуться. Внизу оживал городок - сонный молочник выгонял из гаража фургон, проезжал по улицам мальчишка-газетчик и так тихо было в этот час, что звяканье велосипедного звонка, которым мальчик подбадривал сам себя, разносилось по всей округе. Немного погодя выбирались из домов самые ранние жаворонки, забирали из ящиков газеты, щурились на солнце и зябко ежились... В домах пили кофе и мазали маслом булочки, женщины будили детей и собирали их в школу, мужчины читали газеты, настраиваясь на долгий. рабочий день... Если бы Эдварда спросили, откуда он все это знает, он бы скорее всего ничего бы не ответил. Истина была слишком проста, чтобы озвучивать её словами. Пусть он прожил с людьми совсем недолго, но успел понять их маниакальную тягу к порядку и стабильности и во всем находил подтверждения этой тяги. Как и пятьдесят лет назад в одно и то же время они уезжали на работу и возвращались из неё. В одно и то же время дети отправлялись в школу каждый день, кроме воскресений. В одно и то же время они гуляли с собаками и обсуждали свежие сплетни... Эдвард мог легко рассказать распорядок жизни горожан. Но во-первых, его некому было спросить, а во-вторых - он не только наблюдал, но и придумывал, а люди всегда желают фактов.
Впрочем, сегодня ему было не до города и его жизни. Он доделывал дракона и это было странно - обычно Эдвард всегда успевал закончить с новой скульптурой к ночи. Дети и животные, придуманные и когда-то увиденные.. Если бы они не таяли - места в замке уже не осталось бы. Это было бы неудобно, но порой Эдварду очень этого хотелось - увидеть все, что он когда-либо выточил в один момент времени, разом. Вспомнить забытое, покачать головой над старыми работами и восхититься новыми... А ещё лучше - показать кому-нибудь, кто смог бы оценить. По-настоящему оценить, а не снисходительно-ласково, как когда-то... Может быть работа с драконом затянулась ещё и из-за этого - из-за желания сделать его идеальным. Заинтересовать гостью, дать жизнь новому, похвалиться мастерством.. Впрочем, в последнем Эдвард никогда не признался бы - да он особенно и не знал такого понятия, как тщеславие.
Скульптура под лезвиями потихоньку оживала. У дракона появлялся острый спинной гребень, длинные когти, острые зубы в разинутой пасти, кожистые уши и легкомысленная кисточка на хвосте. Эдвард сделал ему почти человеческие глаза, вырезал чешуйки и сам удивился, когда закончил и отошел на несколько шагов - так живо дракон косил глазом. Эдвард ласково погладил его по носу и решил заняться другими делами - их было необычно много.
...Утро в доме начиналось с запаха кофе, который бабушка очень любила и который ей настоятельно запрещали все врачи, когда-либо пытавшиеся её консультировать. Утром бабушка брала в руки кофемолку и пакет зерен и, что-то шепча, начинала молоть кофе. Сухонькие страрческие руки без усилия крутили ручку, старушка улыбалась. Когда она ставила кофеварку на плиту, Августа, как правило, и просыпалась. Запах наполнял весь дом, бодрил и больше всего девочка жалела, что ей кофе пока нельзя. Бабушка говорила, что это вредно, а когда Августа спрашивала, зачем же она тогда его пьет, отвечала, что давно уже привыкла и теперь уже не может отказаться от привычки.
Кроме запаха кофе утро было пропитано солнечным светом и ощущением предстоящего интересного дела. По мнению Августы это была самая лучшая смесь ощущений на свете.
-Ты и сегодня собираешься пропасть на весь день? - бабушка потягивает свой кофе, глядя на внучку поверх очков. Та кивает, запивая чаем очередной оладушек, у неё просто слишком набит рот, чтобы что-то можно было внятно сказать - Вот же странно... - вздыхает бабушка - То едва ли не выгонять приходится, то второй день на улицу сама бежит... Ты не заболела?
Августа категорично мотает головой, косички мелькают в воздухе. "Подумаешь, два дня - думает она, пряча улыбку за чашкой с чаем - Вот когда я целую неделю так буду пропадать.."
Думать об этом забавно - стоит только вспомнить, как едва ли не скандалом сопровождалось каждое бабушкино заявление про "тебе надо больше дышать свежим воздухом". Обычно Августа предпочитала сидеть дома - скучно ей точно не было, она давно уже привыкла развлекать себя сама, но сейчас и вне родной комнаты появилось нечто, заслуживающее внимания. Разумется, бабушка удивляется такой перемене.
"Может, взять свечи?.. - спрашивает сама себя девочка - Электричества ведь, там нет... - но тут же сама себе отвечает сердито - А ты подумала, как он будет их зажигать?".
Оладушки тем временем кончаются.
...В комнатах замка давно уже царит запустение и разруха. Мебель то ли рассыхается, то ли гниет, вся техника давным-давно не работает... Эдвард очень не любит спускаться вниз. Не любит вспоминать, что на свете есть смерть. То ничто, которое забирает в себя любое животное, любое растение - раньше или позже. Сон без сновидений, вот что такое смерть. Эдвард не может уснуть - значит, не может и умереть. Но могут умереть другие. Как отец. Как цветы, которые новые каждой весной. Как птицы в саду - они тоже иногда не посыпаются...
Но сегодня вниз спуститься просто необходимо.
И Эдвард идет - он всегда делает то, что необходимо.
В комнатах замка царит запустение и разруха, но он все-таки находит довольно приличное одеяло и спешит уйти обратно наверх, туда, где привык жить, где все-таки чуется живое дыхание.
Одеяло отправляется на пол и Эдвард, как умеет, расправляет его...
За окном, в саду, щебечет одинокая птица.
..Утро в старом замке всегда начиналось рано, с самым рассветом. Восходящее солнце запускало во все щели и проломы крыши любопытные золотые лучи, снова приходило светлое время, когда не нужно напрягать зрение и беспомощно вытягивать перед собой руки, опасаясь на что-нибудь наткнуться. Внизу оживал городок - сонный молочник выгонял из гаража фургон, проезжал по улицам мальчишка-газетчик и так тихо было в этот час, что звяканье велосипедного звонка, которым мальчик подбадривал сам себя, разносилось по всей округе. Немного погодя выбирались из домов самые ранние жаворонки, забирали из ящиков газеты, щурились на солнце и зябко ежились... В домах пили кофе и мазали маслом булочки, женщины будили детей и собирали их в школу, мужчины читали газеты, настраиваясь на долгий. рабочий день... Если бы Эдварда спросили, откуда он все это знает, он бы скорее всего ничего бы не ответил. Истина была слишком проста, чтобы озвучивать её словами. Пусть он прожил с людьми совсем недолго, но успел понять их маниакальную тягу к порядку и стабильности и во всем находил подтверждения этой тяги. Как и пятьдесят лет назад в одно и то же время они уезжали на работу и возвращались из неё. В одно и то же время дети отправлялись в школу каждый день, кроме воскресений. В одно и то же время они гуляли с собаками и обсуждали свежие сплетни... Эдвард мог легко рассказать распорядок жизни горожан. Но во-первых, его некому было спросить, а во-вторых - он не только наблюдал, но и придумывал, а люди всегда желают фактов.
Впрочем, сегодня ему было не до города и его жизни. Он доделывал дракона и это было странно - обычно Эдвард всегда успевал закончить с новой скульптурой к ночи. Дети и животные, придуманные и когда-то увиденные.. Если бы они не таяли - места в замке уже не осталось бы. Это было бы неудобно, но порой Эдварду очень этого хотелось - увидеть все, что он когда-либо выточил в один момент времени, разом. Вспомнить забытое, покачать головой над старыми работами и восхититься новыми... А ещё лучше - показать кому-нибудь, кто смог бы оценить. По-настоящему оценить, а не снисходительно-ласково, как когда-то... Может быть работа с драконом затянулась ещё и из-за этого - из-за желания сделать его идеальным. Заинтересовать гостью, дать жизнь новому, похвалиться мастерством.. Впрочем, в последнем Эдвард никогда не признался бы - да он особенно и не знал такого понятия, как тщеславие.
Скульптура под лезвиями потихоньку оживала. У дракона появлялся острый спинной гребень, длинные когти, острые зубы в разинутой пасти, кожистые уши и легкомысленная кисточка на хвосте. Эдвард сделал ему почти человеческие глаза, вырезал чешуйки и сам удивился, когда закончил и отошел на несколько шагов - так живо дракон косил глазом. Эдвард ласково погладил его по носу и решил заняться другими делами - их было необычно много.
...Утро в доме начиналось с запаха кофе, который бабушка очень любила и который ей настоятельно запрещали все врачи, у которых она когда-либо консультировалась. Утром бабушка брала в руки кофемолку и пакет зерен и, что-то шепча, начинала молоть кофе. Сухонькие страрческие руки без усилия крутили ручку, старушка улыбалась. Когда она ставила кофеварку на плиту, Августа, как правило, и просыпалась. Запах наполнял весь дом, бодрил и больше всего девочка жалела, что ей кофе пока нельзя. Бабушка говорила, что это вредно, а когда Августа спрашивала, зачем же она тогда его пьет, отвечала, что давно уже привыкла и теперь уже не может отказаться от привычки.
Кроме запаха кофе утро было пропитано солнечным светом и ощущением предстоящего интересного дела. По мнению Августы это была самая лучшая смесь ощущений на свете.
-Ты и сегодня собираешься пропасть на весь день? - бабушка потягивает свой кофе, глядя на внучку поверх очков. Та кивает, запивая чаем очередной оладушек, у неё просто слишком набит рот, чтобы что-то можно было внятно сказать - Вот же странно... - вздыхает бабушка - То едва ли не выгонять приходится, то второй день на улицу сама бежит... Ты не заболела?
Августа категорично мотает головой, косички мелькают в воздухе. "Подумаешь, два дня - думает она, пряча улыбку за чашкой с чаем - Вот когда я целую неделю так буду пропадать.."
Думать об этом забавно - стоит только вспомнить, как едва ли не скандалом сопровождалось каждое бабушкино заявление про "тебе надо больше дышать свежим воздухом". Обычно Августа предпочитала сидеть дома - скучно ей точно не было, она давно уже привыкла развлекать себя сама, но сейчас и вне родной комнаты появилось нечто, заслуживающее внимания. Разумется, бабушка удивляется такой перемене.
"Может, взять свечи?.. - спрашивает сама себя девочка - Электричества ведь, там нет... - но тут же сама себе отвечает сердито - А ты подумала, как он будет их зажигать?".
Оладушки тем временем кончаются.
...В комнатах замка давно уже царит запустение и разруха. Мебель то ли рассыхается, то ли гниет, вся техника давным-давно не работает... Эдвард очень не любит спускаться вниз. Не любит вспоминать, что на свете есть смерть. То ничто, которое забирает в себя любое животное, любое растение - раньше или позже. Сон без сновидений, вот что такое смерть. Эдвард не может уснуть - значит, не может и умереть. Но могут умереть другие. Как отец. Как цветы, которые новые каждой весной. Как птицы в саду - они тоже иногда не посыпаются...
Но сегодня вниз спуститься просто необходимо.
И Эдвард идет - он всегда делает то, что необходимо.
В комнатах замка царит запустение и разруха, но он все-таки находит довольно приличное одеяло и спешит уйти обратно наверх, туда, где привык жить, где все-таки чуется живое дыхание.
Одеяло отправляется на пол и Эдвард, как умеет, расправляет его...
За окном, в саду, щебечет одинокая птица.
В рюкзачке - сказки, в голове - ветер, под ногами - снег, а в глазах - солнце.
Однажды пройденая дорога становится знакомой и подъем по ней не кажется таким долгим, как в первый раз. К тому же сегодня Августа идет не в неизвестность, а в настоящие гости, где её точно примут. По вчерашним следам, уже не оскальзываясь, подобрав в снегу потерянную вчера варежку, девочка спешит к замку. Сама не знает почему, но спешит. Словно на праздник. А ведь на самом деле нужно боятся. Вот только начинать боятся нужно было ещё вчера, она уже опоздала, и потому поднимается, легкомысленно напевая и щурясь на небо...
Так будет каждый день, но автор вам этого не говорил. Т-с-с...
Было видно, что замок немного, но оживился. На полу появились свежие следы и тишина не казалась мертвой. Сегодня она казалась выжидающей. "Что ты сделаешь, человеческий ребенок? - будто спрашивали стены - Станешь приходить или забудешь? Раскроешь ладонь или сожмешь кулак?". Чутье на настроения неживых предметов у Августы было отменное, она ясно чуяла именно такой вопрос. "Стану приходить - молча ответила она замку и оправив рюкзачок, поскакала по лестнице, через ступеньку. А допрыгав, замерла на пороге, ошеломленная. Потому что на неё смотрел самый настоящий ледяной дракон, сверкающий и искрящийся. Казалось, сейчас он взмахнет хвостом и от его рева дрогнут стены. А потом из пасти вырвется ледяное пламя - и всё вокруг покроется изморозью... Дракон был небольшой, поджарый и очень красивый. Только через несколько секунд девочка поняла, что это - всего лишь скульптура. Та самая, из-за которой ночью шел снег... Словно зачарованная, она двинулась к дракону, ничего не замечая вокруг. Как смотрел на неё Эдвард она, конечно, тоже не увидела. А он смотрел с недоверчивым интересом - никто и никогда не реагировал так на его творения.
Августа погладила скульптуру по животу и, встав на цыпочки, прижала ладошку к драконьей груди, туда, где должно было бы биться сердце ящера. Лицо у неё при этом было такое, словно она надеялась, что вот, сейчас, что-то отзовется во льду, дрогнет, и несуществующее сердце погонит по драконьим жилам ледяную кровь... Но, конечно, ничего не отозвалось. Только по запястью потекла вода и, отняв руку, Августа увидела, что лед подтаял и на груди у ящера теперь красовался отпечаток ладони.
-Ой, - виновато сказала она, оборачиваясь. Волшебство отпустило её и только теперь девочка снова осознала, что у замка есть хозяин, а у дракона - творец - Я нечаянно...
-Он получился правильным?.. - тихо спросил Эдвард. Он устроился на полу, на одеяле, котрого ещё вчера не было, и изучающе смотрел на девочку. Та покраснела, поняв, что по вопросу драконов её признали специалистом. Покраснела и ответила:
-Совсем как настоящий. - и добавила, немного увереннее - И очень красивый. Правда.
Эдвард улыбнулся и Августа отметила, что улыбка его немного изменилась за ночь, стала самую чуточку более открытой. Он указал на кровать - неуклюжим, но красноречивым жестом, и девочка покраснела ещё больше, поняв - ей уступают.
Ледяной дракон насмешливо косил на обоих глазом и, кажется, был очень доволен происходящим.
...Что такое сказки Эдвард знал давно. Отец когда-то читал ему их. Впрочем, получалось у него неважно, он часто поправлял очки, кривился на особенно абсурдных местах и вообще гораздо больше интересовался химией, физикой и другими науками. Быть может, именно из-за этого Эдвард и не помнил сказок. Зато отлично помнил ту же механику...
А вот у девочки их читать получалось. Она очень четко и внятно выговаривала слова, делала остановки на самых интересных местах и смешно трясла косичками. Смешно.. Это слово, это понятие, Эдвард помнил едва-едва. Он учился тому, что смешно, а что нет, тогда же, когда учился улыбаться. А потом, спустя годы, все не мог понять, как же соотнести ту странную, но в общем-то понятную отцовскую науку и те злые слова, над которыми смеялись люди.
-И тогда злой воллшебник взмахнул посохом...
Эдвард не очень представлял, кто такой волшебник, но в общем, слушать сказки ему начинало нравится. Он даже почувствовал себя виноватым за то, что первой его мыслью, когда девочка предложила почитать, было недоуменное "Но я же не ребенок". Дело было в том, что Эдвард пребывал в совершенной уверенности, что сказки - это детская забава и ему они как-то уже не по возрасту. Но вслух, конечно, у него возразить не получилось - проклятый голос, Эдвард опять смутился его, слишком долго не слышал, слишком долго не разговаривал и вообще, когда и кто его слушал?.. Девочка же, вполне удовлетворенная молчанием, открыла книгу и начала читать. И через некоторое время Эдвард понял, что ему - интересно, что будет дальше. Это была не химия и не физика, здесь не в чем было путаться и были свои, живые герои...
Да и не только в сказках было дело. Но и в воспоминаниях. Всё-таки гостья была похожа на бабушку. В жестах её иногда проскальзывало что-то от Ким - наклон головы, серьезно прищуренные глаза.. Это было слишком давно, чтобы причинить боль, и потому Эдвард испытывал скорее светлую печаль по тому, что никогда не вернется и никогда не сбудется. Эта печаль была даже приятна и Эдвард поймал себя на странном желании - ему отчего-то хотелось, чтобы этот день не кончался. И сказки не кончались тоже.
"Принесу завтра ещё одно одеяло, - решил он, глядя, как девочка зябко прячет свободную руку под куртку и удивился - ведь не было никакой уверенности в том, что завтра одеяло понадобится.
Августа же читала и думала, что Лис из "Маленького Принца" определенно был прав и нужно попробовать приручить Эдварда по его методике.
...Конечно, с ножницами Августа управляется гораздо хуже, чем Эдвард. И снежинки у неё выходят совсем не такие, какие хотелось бы... Но зато она может смотреть, как он работает, как за несколько секунд под лезвиями рождается чудо - а это уже дорогого стоит. За работой Эдвард как-то отвлекается от привычной напряженности, улыбается и, кажется, даже забывает боятся, что что-нибудь пойдет не так. Весь чердак сегодня заполняют бумажные снежинки - ажурные и не очень, красивые - и несколько аляповатые...
Это кажется странным. Но только если не знать, что через два дня наступает Рождество.
Августа очень любит этот праздник - за снег, за елку, за переливчатые, звенящие хрустальным звоном елочные шары. За миндальное печенье, которое печет бабушка и, конечно, за подарки. Ей хочется чем-то удивить и себя, и друзей, и даже бабушку, и потому она принесла сегодня с собой целую кипу белых листов и спросила, выкладывая их на полу:
-Ты же умеешь делать снежинки?...
И, дождавшись от Эдварда кивка, протянула просительно:
-Научи...
И он стал учить. Очень осторожно, отодвинувшись от кровати, на которой девочка расположилась и достаточно медленно - чтобы Августа успевала повторять. А потом - увлекся, и она перестала понимать, как же все-таки двигаются ножницы, рождая такую красоту?..
Чердак потихоньку заполнял бумажный снег и девочка, все-таки решив не мучится, стянула сапожки и легла на кровати на живот, заболтала в воздухе ногами... И как-то пропустила момент, когда Эдвард заговорил:
-Давно.... - начал он, пристально наблюдая за ножницами, которые действовали, казалось, отдельно от него - Давно мы праздновали Рождество... Совсем не было снега и отец...
И Августа замерла, боясь пошевелится - потому что он впервые заговорил сам, без вопроса. Впервые за ту неделю, которую она ходит в замок. За неделю, полную сказками, ледяными отсветами и выжидающей тишиной каменных стен...
-И отец попросил меня сделать снег. - продолжает Эдвард, ритмично щелкая ножницами по очередному листку - Из бумаги, как сейчас. Весь двор был им усыпан. Бумажным снегом...
И снова замолчал - так, словно сказал все, что хотел. Или что способен был сказать.
-Это, наверное, было красиво, - задумчиво ответила Августа и снова подумала, что это очень грустно - год за годом жить одному, не зная времени, и вспоминать. Ведь когда человек один, он способен или отгораживаться от самого себя - или вспоминать...
Снежинок становилось все больше. И ни одна из них не была похожа на другую.
...С наступлением ночи город теперь начинал светится разноцветными огоньками гирлянд. Где-то ими выкладывали узоры, где-то писали "Счастливого рождества", где-то они просто извивались причудливыми кольцами. Так было каждый год и только по этому признаку Эдвард понимал, что Рождество приближается. С этим праздником у него были связаны только неприятные воспоминания - что смерть отца, что прощание с Ким... Но разноцветные светящиеся лампочки, которыми были завешаны дома, Эдварду нравились. Как нравилось почти все яркое и выбивающееся из обычного распорядка городка. И все ночи, когда гирлянды светились, он проводил у окна - вспоминая, мечтая и придумывая. Иногда он представлял свой замок чистым, убранным и искрящимся разноцветными огнями, иногда - себя в обычном доме, у елки и безо всяких людей. Порой почти что чувствовал царящее в домах восторженное предвкушение...
Когда был жив отец, вернее, в то Рождество, которое было для него последним, а для Эдварда - первым, в замке пахло миндалем, хвоей и праздником. Старый автомат по производству печенья был включен, а откуда взялась елка - Эдвард не знал. Он помнил только, что ему безумно понравилось большое, ароматное дерево, сверкающее серебром и золотом... Отец тогда подарил ему какую-то книгу и дополнительные лезвия и сказал виновато: "Я знаю, о чем ты мечтаешь. Прости, но успеть не получилось. Но обещаю, на следующее Рождество...". Дальше думать было горько и Эдвард не думал, переключался на другое...
Забавно, но уже целую неделю девочка ходила в гости. Просто так. Почитать сказки, помолчать и оставить ещё несколько книг... Для чего она это делает, Эдвард понять никак не мог. Но с каждым днем все больше боялся сделать что-нибудь не так. Потому что тогда некому станет читать "Маленького принца", восхищаться скульптурами и смотреть в глаза - открыто и с любопытством...
Эдвард в задумчивости чертил на стене какие-то прихотливые узоры и все никак не хотел понимать, почему все это занимает мысли и почему он сегодня вдруг начал что-то рассказывать - ведь никогда раньше ему и в голову не приходило...
Все было непонятно.
Автор: Белая Ворона
Бета: нет
Фандом: Эдвард Руки-ножницы
Рейтинг: PG-13
Размер: мини. Пока или вообще - разберусь по ходу написания.
Персонажи: Эдвард, Августа.
Жанр: с этим пунктом всегда были проблемы =.=
Дисклеймер: Всё - Бертона. Ни на что не претендую. Хотя Августа, обобщенное умное дитя, все-таки большей частью моя...
Статус фанфика: В процессе
Примечание автора: первое: если буду завираться по канону - поправляйте. Ибо пишу на вдохновении и не всегда потом вспоминаю, как оно все по-настоящему было... Второе: автор посмотрел внучке Ким в глаза, послушал её вопросы после рассказа и понял: это дитя на месте сидеть не станет. Ибо чревато умным детям рассказывать такие сказки. Потому автор взял и назвал дитя Августой. А потом пошел следить, что же будет дальше.
Размещение на других сетевых ресурсах: предварительно известить автора. Она не верит, что кому-то захочется, но привыкла не пропускать этот пункт.
читать дальше
...На утро, когда Августа проснулась, снова шел снег. Пушистый и мягкий, засыпал весь двор, кружился в воздухе в затейливом хороводе. Это было так здорово - лежать и смотреть на снег, что девочка не спешила вырывать себя из полудремы, обрывать состояние сонливой мечтательности. Тем более сегодня начинались рождественские каникулы, а это значило, что ни в какую школу идти не надо. И глупый Майк не сможет приставать, и не нужно давится отвратительным супом из столовой и домашние задания можно забыть... Бабушка твердила, что первый класс - это совсем просто и все сложное начнется потом. Августа слушала её, соглашалась, но считала, что самой что-то искать гораздо интереснее, чем всем классом. В классе, в конце концов, слишком много врагов...
Почему так получилось - она не знала. Может потому, что бабушка уже научила её и читать, и писать, и её сразу же окрестили "выпендрежницей"?.. А может быть потому, что она не больно-то любила общие игры и не шла играть в догонялки.
Так и вышло, что к восьмому году жизни было у девочки всего двое друзей - зато проверенных, надежных... Пусть и из параллельных классов.
Снег за окном набирал силу, скоро не станет видно дома миссис Прюэт, всё скроет сплошное белое марево. Августа беспокойно приоткрыла один глаз в полудреме - её кольнуло воспоминание - её вчерашнее "Откуда берется снег?" и долгий бабушкин рассказ. Несправедливый рассказ, грустный...
...Замка на горе из окна, конечно, видно не было. Августа пристроилась на подоконнике и попробовала вспомнить, когда она в последний раз смотрела на замок - и не смогла. Дети рассказывали друг другу страшные истории о призраках, шептались о том, что если подняться по заброшенной дороге и качнуться на старой, скрипучей, половине ворот - будешь удачлив во всем целую неделю. Но при этом смотреть на замок считали плохим знаком и уже много лет даже отчаянные мальчишки не больно-то рвались геройствовать и доказывать собственную смелость. Рассказы становились легендами...
Потрескивали дрова в камине, тикали на стене часы и делать было совсем нечего. Только думать о странном существе из бабушкиного рассказа. Августа была девочкой совсем неглупой для своего возраста и, конечно, подозревала, что бабушка все выдумала. Взрослые ведь часто выдумывают, чтобы занять детей. Но при всей своей "неглупости" она была все-таки ребенком и ребенком жалостливым.
"А что если - думала она, болтая босыми ногами - Что, если это все правда? Там же, наверное, жутко холодно и одиноко. И нет такого камина, как у меня. И бабушки нет. И ничего нет. Даже школы и глупого Майка".
От таких мыслей становилось зябко - благо воображением боги девочку наделили со всей щедростью. Августа повозила пальцем по стеклу, покачала пятками и, решившись, спрыгнула на пол. Сборы предстояли нешуточные.
Что нужно, чтобы добраться зимой от дома в замок на горе?
Приученная мыслить логически и по порядку, Августа поставила себе именно такой вопрос и теперь, лежа на ковре, задумчиво грызла карандаш и пристально разглядывала пустой листок.
"Будем рассуждать по порядку - говорила она себе, прищурив один глаз и глядя на огонь - Карта, как у настоящих путешественников это, конечно, очень здорово... Но не нужно. Там всего одна дорога"
Девочка крупно нацарапала на листке слово "карта" и тут же перечеркнула его.
"Вот теплая одежда -это правильно. И пусть шарф противный и кусачий, а варежки постоянно теряются, но в них хотя бы не будет холодно"
"Шарф, варежки, шапка" - появилось на листке. Августа удовлетворенно качнула головой и стала думать дальше. Ей доставлял удовольствие процесс сборов. Равно как и осознание того, что это не бабушка заставит одеваться, а она сама. По своему решению.
"Рюкзачок. А в него - еды. Термос с горячим супом, бабушкины пирожки.. Он же там наверняка голодный"
"Рюкзак. Еда" - пополнился список.
"Ещё, конечно, телефон... Лучше бабушкин, она не сразу хватится. А ещё - йод и ватку..."
Мозговой штурм шел полным ходом и вариант, что бабушка могла все придумать, задвинулся куда-то далеко. Начав активную деятельность, Августа словно признала, что всё это правда и не допускала ни одной мысли о возможном разочаровании.
Потому что, что может быть увлекательнее поиска сказки?
Ночью, уже собрав и задвинув под кровать рюкзачок, уже выслушав бабушкину вечернюю сказку - другую, короткую и знакомую, уже потушив свет, Августа подошла к окну и, забравшись с коленями на подоконник, засмотрелась на снег. В темноте он был почти не виден, но ведь темнота никогда не бывает полной. Белые, словно светящиеся хлопья, слетали к земле медленно и торжественно, без обычного суетливого мельтешения.
-Я завтра приду - сказала девочка, прижимая ладошки к стеклу - изморозь от этого начала оттаивать - Сделай, пожалуйста, чтобы снег не шел. Иначе меня не пустят...
Снежинки за окном продолжали танцевать - неспешно и плавно.
А утром за окном светило солнце. Яркое зимнее солнце, котроое не греет, но заставляет ослепительно блестеть снег. Весь мир становится огромным проводником света, ярчайшим белым камнем, на который больно смотреть...
Августа проснулась от того, что солнце светило ей прямо в глаза. Сначала она ворочалась, потом прикрыла глаза рукой, а потом - резко подскочила на кровати, поняв - солнце! Снега нет!
Для девочки это значило одно: её замысел угоден богам и всё пройдет успешно. Сказка найдется.
Вообще о Боге в восемь лет Августа имела слабое представление. Бабушка её особенно набожной не была, мать - тем более, а отец пропадал на работе и когда по воскресеньям все-таки играл с дочерью - им было точно не до веры. Потому в голове у девочки царил полнейший кавардак, в котором смешивались самые разные религии и пантеоны. Солнце значило, что её услышали те, кто живет на небе, что они не против. Если бы шел снег - Августа бы никуда не пошла. Для неё это было бы предзнаменованием неудачи, не услышанной мольбы.
-Бабушка, я гулять! - это ведь даже и не ложь. Со лжи настоящее дело не начинают и с воровства тоже - потому термос с супом, пирожки и шоколадка вытребованны у бабушки ещё с вечера. Кажется, Августа сказала ей, что идет с друзьями в поход на весь день - и это тоже не было ложью. Разве что друзей в её походе не будет...
-Возвращайся засветло, милая.
И вот уже бьет в лицо ослепительный солнечный свет, и закрывается со стуком дверь за спиной, и скрипят по снегу сапоги, оставляя первые следы...
Приключение начиналось просто замечательно.
Ворота на горную дорогу были распахнуты - всегда были распахнуты, сколько Августа себя помнила. Обычно она совершенно не обращала на них внимания, но теперь присела на корточки и руками в варежках разгребла снег - так, чтобы стало видно лежащую на земле решетку. Простую металлическую решетку, тронутую ржавчиной. Девочка стянула с правой руки варежку и погладила ледяное железо. Время потихоньку приближалось к одиннадцати часам, а идти все ещё было далеко.
Постепенно в сапожки набивался снег - ведь по дороге к замку никто не ходил уже очень долго и снега здесь намело порядочно. И утаптывать его было некому. Ноги увязали, рюкзачок с каждым шагом казался всё тяжелее и шарф, до этого просто болтавшийся на шее, пришлось завязать и натянуть на нос - почему-то становилось холоднее. Августа уже успела несколько раз упасть, оскользнувшись, и только ярко светившее с неба солнце поддерживало в ней веру в удачный исход подъема. Для взрослого дорога крута не была, но ребенку идти было тяжело. За прошедшие годы все здесь почти заросло, летом буйствовали кустарники и травы и сейчас они цеплялись за ноги, стоило только чуть ошибиться с выбором пути...
Во время одного из падений Августа потеряла варежку, а к полудню, устав, села в снег, объявив самой себе привал. У бабушки в рассказе подъем до замка был совсем короток, но она ведь бежала, к тому же не по снегу, к тому же дорогу ей было отмечать особенно некогда - успеть бы...
А замок был красив. Это Августа поняла, всё-таки решившись поднять на него взгляд. Статуя оленя, горгульи какие-то.. До ворот оставалось не так уж много, замок нависал почти над самой головой и, перекусив кусочком шоколадки, девочка выбралась из успевшего уже сформироваться под ней снежного кресла, и пошла дальше. Нос у неё мерз все больше.
Ворота подались толчку усталых рук неохотно - за зиму их ни разу не открывали, пришлось сначала уравнять снег у створок, а потом потянуть как следует, чтобы образовалась щель, достаточная, чтобы пролез ребенок. У ворот замка снег был - а внутри - Августа удивленно оглядывалась - почему-то не было. Здесь преспокойно росли какие-то кусты и правда оформленные в зверей... Что ж, в этом действительность с бабушкиным рассказом совпадала. Теперь нужно было только подняться на крыльцо, а потом по лестнице... "А что потом?- вдруг спрсила у себя девочка, походя стараясь дотянуться и погладить по носу куст-оленя. И тут же ответила, как могла уверенно, копируя бабушкины интонации - А там - как получится".
К слову сказать, до куста у неё дотянуться не вышло.
Но она не расстроилась.
...В замке было совсем ненамного теплее, чем снаружи. Августа проскользнула в высокие двери и замерла, настороженно оглядываясь. Всё здесь заросло пылью и паутиной - "Конечно, ведь его никто не учил убирать - думала девочка, разглядывая какие-то механизмы, огромную старинную люстру и некогда узорчатый пол. Лестницы, и какие-то двери.. Самыми интересными здесь казались механизмы, даже захотелось подобраться к ним и исследовать, но Августа напомнила себе что, "тот, кто позволяет себе отвлекаться от дела - никогда не сможет его закончить" - так говорила бабушка - и, удобнее перехватив рюкзачок, продолжила осмотр. Это, наверное, когда-то была вешалка. А эти странные, серые чудища - всего лишь обычные зачехленные кресла...
Серость, одиночество и пустота казались в замке полноправными хозяевами. Живое, мыслящее существо, трудно было представить жившим здесь долгие годы. Жившим - и не сошедшим с ума. Замок готовился умирать - много лет он думал только о смерти и эта тяжелая мысль давила на плечи, гнула к полу. Августа поежилась - она чувствовала, непостижимым детским чутьем, настроение замка и если взрослому здесь просто было бы неуютно - то ей стало тоскливо и немного страшно.
"А как здесь жить?.. - мелькнуло в голове.
День за днем, ночь за ночью, впитывать дряхлость и уныние каменных стен...
А на полу видны были следы. Не четкие, оставленные достаточно давно, но все же следы. И Августа, как заправский детектив, пошла вслед за следами - к лестнице, наверх, как и ожидалось. Пошла, моля всех богов, чтобы дали ей храбрости, и ступая тихо - так, как только получалось. Под этими сводами любой звук, громче шороха или едва слышного шепота, звучал бы раскатом грома.
Чердак встретил девочку ветром, занырнувшим внутрь сквозь прореху в крыше. Ветер был не очень холодный, но свежий и пахнущий снегом. Здесь пыли было гораздо меньше - чердак явно давным-давно обжили ветра всех мастей - слишком много было в крыше дыр, чтобы они не смогли залететь внутрь. Августа опасливо вошла - ей было страшновато и хотелось спрятаться за рюкзак, но зато стало понятно, как можно жить в замке - чердак и сад словно не принадлежали всему остальному, а были уже продолжением окружающих гор. В них пахло так, как пахло в горах - снегом, дымом каминных труб городка и небом. Если бы Августу попросили описать эти запахи - она бы не смогла.
Первым, что бросалось в глаза, была ледяная скульптура - тонконогий мальчишка, прижимающий к груди большой мячик. Скульптура была одна, остальные, видимо, растаяли и потому казалась особенно огромной и красивой. Сквозь неё светили солнечные лучи, мальчик переливался вместе с мячиком, искрился и слепил глаза. Завороженная, Августа не сразу поняла, что самое интересое - это все-таки не скульптура.
Самым интересным была кровать в углу. Вернее, не сама кровать, а тот, кто сидел на ней.
Августа расплылась в улыбке. Бабушка не придумывала.
Существо, сидевшее на кровати, держало на коленях книгу - большую потрепанную книгу с загнутыми углами. Лица его почти не было видно за волосами. И, разумеется, больше всего заинтересовали Августу его руки - они бестели стальным блеском.
Бабушка правда не придумывала.
А Эдвард читал и видно было, что он продирается через целую систему неизвестных ему терминов и понятий. Вся поза выражала напряжение, внимание и отчего-то - неуверенность. Наверное, в том, что получится понять, о чем же пишется в толстенном фолианте...
Вот Эдвард поднял руку - на лезвии заиграл блик от солнечного луча - и аккуратно попытался перевернуть страницу. Получалось у него не так легко, как получилось бы у человека с нормальными руками, он очень боялся порвать хрупкий лист, а тот, как назло, склеился с соседним и никак не хотел отлипляться...
И Августу будто толкнули - она потом думала, что это были мудрые боги, решившие все же вывести её из оцепенения. Она нарочно громко шагнула ближе и спросила:
-Может, давай я помогу?..
Она ждала чего угодно. Того, что Эдвард от неожиданности взмахнет рукой - и страница порвется. Что он вскинется, удивленный и напуганный... Но он просто поднял голову и сказал тихо:
-Пожалуйста.
Так, словно она была тут частым гостем и вообще пришла в десятый и двадцатый раз.
И замер. И сидел, совершенно не шевелясь, пока Августа подходила, пока, сердито цокая языком, разделяла намертво сцепившиеся листы и только следил глазами за всеми её дейстиями.
"Что бы, не дай бог, не задела лезвия - подумала девочка с иронией и одновременно легкой жалостью.
-Вообще я пришла поблагодарить за снег - сказала она, отодвигаясь. До этой минуты ей ничего подобного в голову не приходило, а тут вдруг как стукнуло - что это, по крайней мере, справедливо. Ведь благодарят же богов за исполнение желаний, а людей за оказанную. услугу? Эдвард закрыл книгу и неловко отпихнул её с колен на покрывало, но вслух не сказал ничего. Лицо его больше всего напоминало скорбную маску. Впрочем, помня бабушкин рассказ, Августа была готова к тому, что говорить придется большей частью ей. А заодно и к тому, что эмоции собеседника придется угадывать - Ты же знаешь, что наш снег - это стружка с ледяных скульптур, да?..
Вот так они, собственно, и встретились.
-Вообще, это всё бабушка - Августа сидела на полу, подчеркнуто отодвинувшись, и теребила кисти шарфа. Пол был все-таки пыльный и немного в известке, но сидеть на кровати было бы хуже - Эдвард и так держал руки почти что прижатыми к груди и явно старался двигаться поменьше. - Я вчера попросила её объяснить, почему снег, а она рассказала про то, что ты тут есть...
-Ким?.. - вопрос задан очень осторожно. Августа вообще с трудом поняла, что это вопрос. А поняв, удивилась.
-Бабушка?.. А как ты узнал?.
-Вы... похожи - почти без интонаций.
-А-а-а... - немного расслабилась девочка, уже было поверившая в мистические способности собеседника - А все говорят, что я в папу, а на маму и бабушку - сосем не похожа. Бабушка говорит, - продолжила она, просто побоявшись замолчать - ясно было, что Эдвард говорить не станет, а тишина замка ощутимо давила на уши, звенела едва уловимым звоном... Да и взгляд хозяина замка казался выжидающим "Что ты ещё скажешь?". Под таким взглядом хотелось говорить, не замолкая, - лишь бы добиться хоть какой-то реакции - Что в гости без приглашения ходят только невежливые люди, - Августа задумалась, сильнее дернула кисточку от шарфа - А я не невежливая. Я просто подумала, что если я не приду, то как ты узнаешь, что меня можно пригласить?. И вообще, - чем дальше, тем категоричнее и увереннее выходило - Эти глупые взрослые наверняка не озаботились показать тебе, что на свете есть интересного. Их вообще интересует одна работа, - девочка пренебрежительно хмыкнула, видно было, что её-то работа никогда не будет настолько занимать - А что ты читаешь? - резко переключилась она - так, как свойственно детям, легко меняющим темы, стоит только увидеть что-нибудь занимательное.
Эдвард скосил глаза на книгу. Вид у него был такой, словно он слишком задумался и увлекся неожиданным явлением человеческого ребенка, что успел совсем позабыть, что же читает.
-Физику, - наконец вспомнил он и снова замолчал, словно это короткое слово все объясняло - и зачем он это читает, и как же полностью называется книга, и откуда она взялась.
-Это ску-учно... - протянула Августа. За свой первый класс она успела выяснить, что ждет в старших, и уже имела общее представление о том, какой предмет скучный, а какой нет. Интересней всего она считала географию и литературу, а вот физику, такую, какой её изучали старшеклассники - пресной и сухой, состоящей из одних формул - Хочешь, я в следующий раз принесу что-нибудь поинтереснее?..
-Следующий раз? - Эдвард тряхнул головой, отбрасывая с глаз мешающую прядь. Выглядел он так, словно ему вдруг стало любопытно, что за существо перед ним и как следует воспринимать его слова - как проявление жалости или как насмешку?
Августа сердито шмыгнула носом и задрала подбородок повыше - так бабушка учила её выражать гордость и пренебрежение. Со временем такой жест стал означать обиду. Августа знала, как выглядит - маленькая, с двумя смешными косичками и красным после долгого пребывания на холоде, носом. И это знание её совсем не нравилось. Равно как и удивление Эдварда. Даже стало обидно.
Потому она воинственно задрала подбородок, и сказала, немного резковато, как говорила в школе, с Майком:
-Мне подумалось, что мое присутствие здесь не так неприятно, как в других местах. Однако теперь я вижу, что ошиблась в своем суждении и я готова избавить тебя от своего присутствия.
Именно таким слогом начинал говорить папа, когда ему что-то не нравилось - подчеркнуто, даже несколько старомодно, вежливо. А уж фраза "однако теперь я вижу, что ошибся в своем суждени" и вовсе была его точной цитатой, которой он с легкостью унижал, хвалил, низвергал и поднимал до заоблачных высот. В его речах все зависело от контекста и интонации, и Августа, втайне завидовавшая этому его умению давно уже старалась подражать. И порой у неё даже выходило похоже на отца. Только он почему-то всегда смеялся...
-Не ошиблась. - Эдвард сделал паузу, будто подбирал совсем растерявшиекся за годы одиночества слова. В раздумьях щелкнул ножницами - и тут же испуганно глянул на них - с недоумением и раздражением. Продолжил - так, словно слова как следует так и не вспомнились - Но ты знаешь, что я есть. Зачем приходить в следующий раз?
"А ведь ему страшно, - вдруг поняла Августа и едва не засмеялась, таким простым было это понимание. Снова остаться в тишине, читать непонятную физику, а больше всего - больше всего что-нибудь задеть, сломать, испортить. Как в тот раз...
-Ты глупый, да? - спросила она, постаравшись не засмеяться - ведь если подумать, все это было ни капельки не смешно и дело впереди предстояло сложное - Ты же живой. А живым нельзя жить в могилах, вот. Когда никого нет - дом превращается в могилу, как здесь. И вообще, - категорично продолжала она, глядя, как глаза у Эдварда становятся все более удивленные - на лице у него вообще жили только глаза. "Наверное, если его попросить - он улыбнется - подумала Августа и попутно решила про себя, что шрамы от порезов - это совсем не страшно и человек от них некрасивей не становится. - Бабушка говорит, что никого нельзя бросать, когда ему плохо. А тебе - плохо. Я вижу - и резко сменила тему - Хочешь пирожок?..
Но удивление на лице Эдварда сменилось таким испугом, что Августа сочла за лучшее не развивать эту тему. Она уселась поудобнее - нос у неё почти уже не мерз, да и все остальное тоже - и необходимость сжиматься пропала, и задумчиво предложила:
-Давай, я что-нибудь расскажу?
И, не дождавшись возражений, начала рассказывать о драконах. Может это и было неразумно, но зато - уж эту-то тему она знала лучше любого чистописания и истории родной страны.
Время приближалось к двум часам.
Слушателем Эдвард оказался великолепным. И казалось, что ничего особенного он не делает - каждый ведь может молчать и внимательно смотреть на собеседника. А между тем девочка все больше воодушевлялась. Давно уже ей не приходилось вспоминать все-все разновидности - а вот пришла нужда - и она уверенно рассказывала о черных, подземных драконах, о алых, умеющих выдыхать огонь, о зеленых, маленьких, живущих в лесах. Вспомнила коричневых - пустынных, белых - арктических, синих - морских и самых интересных, мифических - золотых драконов. Вспомнила и даже нарисовала в пыли схематичного, но более-менее узнаваемого, дракончика. А потом, увлекшись, изобразила по одному представителю каждой разновидности. Ей даже не приходило в голову, как это странно - прийти к тому, кто не видел людей едва ли не полвека и рассказывать ему о драконах, а не о людях, не об их мире. Взрослые обязательно назвали бы такое поведение глупым. Но ведь взрослых здесь не было. Она так увлеклась собственной сказкой, что даже не прервала её, когда Эдвард, которому с кровати рисунки были почти не видны, все-таки тоже перебрался на пол. Только вооружилась длинной, спешно нашаренной, щепкой и принялась тыкать ею в рисунки, как указкой, поясняя слова.
-Золотые драконы, - говорила Августа, указывая на последний рисунок. Неказистый, но очень душевный, дракончик раскинул крылья и выдыхал пламя. Рядом был набросан силуэт человека - Он - самый интересный. Он умеет преващаться из дракона в любое животное. И даже в человека может, - она провела красноречивую линию от дракончика к человечку - Главное, он умный...
Сквозь дыру в крыше задувал холодный ветер и старый замок чутко прислушивался к увлеченному, сбивчивому рассказу. Эдвард сидел, сложив руки на коленях и с интересом следил за указкой. Августе казалось, что драконы ему понятнее, чем физика.
Августе казалось, что она здесь совсем недолго, но в какой-то момент она вдруг поняла, что солнце клонится к закату и уже пора уходить. Уходить и оставлять старый замок, огромный пустой чердак, холод и нарисованных в пыли дракончиков.. А главное - хозяина замка, к которому девочка чувствовала уже некоторую привязанность. Это казалось жутко неправильным, но нужно было брать рюкзачок и снова спускаться в город по заброшенной дороге. А там - теплый камин, и ужин, и ждет бабушка... И это - особенно несправедливо. Потому что Эдварда никто и нигде не ждет.
-Мне идти пора - виновато сказала она, откладывая щепку и снова начиная теребить шарф - Если я завтра приду - ты не будешь против?..
Он едва заметно, медленно, качнул головой. И Августе вдруг стало обидно, что её так сторонятся, что молчат и все - жестами, и со страдальческими глазами. Она все более-менее понимала, но деткое неприятие - штука особенная, иррациональная. Понимай - не понимай, ничего не изменится. Потому она снова немножко задрала подбородок, чтобы придать себе смелости, и сказала:
-А ещё люди на прощание пожимают руки. Папа всегда так делает, я видела. - это было тем, что бабушка называла "ослиное упрямство" и иногда, когда особенно сердилась, "самой глупой логикой на свете". Бабушка говорила, что это плохо, но Августа была с ней не особенно согласна - её это самое "ослиное упрямство" частенько выручало. -Можно?..
Странно, но Эдвард не возразил, когда девочка протянула руку и коснулась лезвий. Они были совсем холодными, пальцам сразу стало жутко холодно, но она все-таки осторожно сжала одно из них, стараясь не задеть режущую кромку, и даже немного тряхнула, подражая рукопожатию...
По дороге вниз она летела, как на крыльях - все-таки своеобразная победа была одержана, мудрые боги не обманули солнечным светом, а перед глазами стояла улыбка Эдварда - странная, очень неуверенная, но все-таки улыбка, из-за которой даже взгляд показался не таким грустным. Это было так здорово, что Августа смеялась, запрокидывая голову, и даже сделала пару снежных ангелов, заваливаясь в снег и разводя в стороны руки...
Потихоньку снова начинался снегопад и девочке доставляла жуткое удовольствие мысль, что уже завтра она увидит, что точится там, на чердаке старого замка...
А ещё она уже начинала перебирать в уме книги, которые нужно будет завтра взять.
Ночью, когда бабушка уже все спросила, а камин почти погас, Августа снова подобралась к окну и помахала раскрытой ладошкой замку на горе. Теперь его было видно - снег шел совсем редко. И отчего-то ей показалось, что оттуда, сквозь ночь, ей тоже кто-то помахал. А может быть, улыбнулся...
Приключение - продолжалось.
В темноте и тишине жить легко и приятно. Темнота скрывает все, что хочется скрыть, делает некрасивое лицо - красивым и приносит покой. В темноте хорошо стоять у окна и смотреть на огни города внизу. Теплые далекие огни, похожие на звезды. За этим теплым светом - множество жизней. Человеческих жизней, где мешаются любовь и ненависть, верность и предательство... Человеческая жизнь коротка, но в неё умещается столько, сколько жизнь не-человеческая едва вмещает.
На раме окна давно уже зарубки - Эдвард всегда держится за одно и то же место, когда смотрит вниз. А вниз он смотрит часто - почти каждый вечер. Вначале он надеялся узнать её, а может быть - кого-нибудь из её семьи, но вскоре понял, что это бесполезно. Зрение его было недостаточно острым, а бинокль, хранившийся в комнате отца, давно уже был разбит. Ещё с тех пор, как он попытался взять его первый раз и нечаянно перерезал ремень... Он понял, что никого не увидит, но привычка смотреть в окно осталась.
Внизу уже гасят свет, люди ложаться рано. Они всегда ложаться рано, каждый день строго расписан и нормирован. Они любят режим и тех, кто его неукоснительно блюдет. Эдвард считает это глупым.
Он отворачивается к незаконченной скульптуре и в задумчивости пощелкивает ножницами, глядя на неё. Скульптура - дракон, раскинувший крылья и разинувший пасть в реве. Эдвард пытался выточить его по рисунку и, кажется, у него даже получалось.. Но к определенному моменту света стало слишком мало, чтобы можно было разобрать дракончиков в пыли, на полу, и тогда он оставил ледяного дракона, решив дождаться утра. Главным было не наступить на рисунки в темноте.
Когда-то давно он боялся темноты. Только никто об этом не знал - отцу Эдвард не рассказывал, а больше рассказать было некому. Темнота в том далеком "когда-то" казалась ему живой, осязаемой, готовой укутать с головой и никогда не отпускать. Со временем это прошло, а память осталась. И иногда ему становилось жаль, что в замке нет свечей, а электричество давно не работает. Тогда ночь не была бы самым скучным временем. Можно было бы читать недочитанное днем, продолжать работать в саду и разглядывать старые газетные вырезки...
Ледяной дракон скалился и Эдвард, погладив его по острому сгибу крыла, прошел мимо, к кровати. Старой, продавленной... Впрочем, сам Эдвард считал, что так удобнее всего - когда мебель повторяет форму тела. Улегся, с удовольствием слушая, как скрипят пружины, улыбнулся потолку... За сегодня он понял, что за годы одиночества почти разучился улыбаться и нужно было немного потренироваться, чтобы та жалкая гримаса, которая выходила сейчас, стала напоминать настоящую улыбку. Когда-то давно отец много времени потратил на то, чтобы научить его улыбаться. Отец говорил, что без этого умения нет человека и Эдвард верил. И только годы спустя узнал, что улыбка может быть ядовитой, или кислой. Он вообще много чего узнал годы спустя, когда времени учится почти не оставалось. Самым простым уроком была незаметность, а лучше - отсутствие. Неподвижность или крайняя осторожность, если уж отсутствовать не получается...
Завтра придет девочка - он ведь даже не смог узнать, как её зовут, постеснялся собственного голоса - и поэтому нужно было сделать несколько дел. Вспомнить, как же улыбаются по-настоящему, постелить на пол какую-нибудь ткань, а ещё лучше - придумать, как уступить кровать, не особенно используя слова. Доделать дракона - чтобы можно было хотя бы примерно узнать, правильный он вышел или нет...
Хорошо, что пришел ребенок. Взрослые злее, то, что у детей вызывает восхищение, у них вызывает бешенство. Да и рассказ о крылатых ящерах, умеющих выдыхать огонь, гораздо интереснее, чем то, что может рассказать взрослый. И какая разница, существуют ящеры на самом деле или нет. Главное, что их кто-то придумал...
Эдвард глядел в потолок, старался улыбаться и гнал от себя мысль, что чудо может не повториться.
...Утро в старом замке всегда начиналось рано, с самым рассветом. Восходящее солнце запускало во все щели и проломы крыши любопытные золотые лучи, снова приходило светлое время, когда не нужно напрягать зрение и беспомощно вытягивать перед собой руки, опасаясь на что-нибудь наткнуться. Внизу оживал городок - сонный молочник выгонял из гаража фургон, проезжал по улицам мальчишка-газетчик и так тихо было в этот час, что звяканье велосипедного звонка, которым мальчик подбадривал сам себя, разносилось по всей округе. Немного погодя выбирались из домов самые ранние жаворонки, забирали из ящиков газеты, щурились на солнце и зябко ежились... В домах пили кофе и мазали маслом булочки, женщины будили детей и собирали их в школу, мужчины читали газеты, настраиваясь на долгий. рабочий день... Если бы Эдварда спросили, откуда он все это знает, он бы скорее всего ничего бы не ответил. Истина была слишком проста, чтобы озвучивать её словами. Пусть он прожил с людьми совсем недолго, но успел понять их маниакальную тягу к порядку и стабильности и во всем находил подтверждения этой тяги. Как и пятьдесят лет назад в одно и то же время они уезжали на работу и возвращались из неё. В одно и то же время дети отправлялись в школу каждый день, кроме воскресений. В одно и то же время они гуляли с собаками и обсуждали свежие сплетни... Эдвард мог легко рассказать распорядок жизни горожан. Но во-первых, его некому было спросить, а во-вторых - он не только наблюдал, но и придумывал, а люди всегда желают фактов.
Впрочем, сегодня ему было не до города и его жизни. Он доделывал дракона и это было странно - обычно Эдвард всегда успевал закончить с новой скульптурой к ночи. Дети и животные, придуманные и когда-то увиденные.. Если бы они не таяли - места в замке уже не осталось бы. Это было бы неудобно, но порой Эдварду очень этого хотелось - увидеть все, что он когда-либо выточил в один момент времени, разом. Вспомнить забытое, покачать головой над старыми работами и восхититься новыми... А ещё лучше - показать кому-нибудь, кто смог бы оценить. По-настоящему оценить, а не снисходительно-ласково, как когда-то... Может быть работа с драконом затянулась ещё и из-за этого - из-за желания сделать его идеальным. Заинтересовать гостью, дать жизнь новому, похвалиться мастерством.. Впрочем, в последнем Эдвард никогда не признался бы - да он особенно и не знал такого понятия, как тщеславие.
Скульптура под лезвиями потихоньку оживала. У дракона появлялся острый спинной гребень, длинные когти, острые зубы в разинутой пасти, кожистые уши и легкомысленная кисточка на хвосте. Эдвард сделал ему почти человеческие глаза, вырезал чешуйки и сам удивился, когда закончил и отошел на несколько шагов - так живо дракон косил глазом. Эдвард ласково погладил его по носу и решил заняться другими делами - их было необычно много.
...Утро в доме начиналось с запаха кофе, который бабушка очень любила и который ей настоятельно запрещали все врачи, когда-либо пытавшиеся её консультировать. Утром бабушка брала в руки кофемолку и пакет зерен и, что-то шепча, начинала молоть кофе. Сухонькие страрческие руки без усилия крутили ручку, старушка улыбалась. Когда она ставила кофеварку на плиту, Августа, как правило, и просыпалась. Запах наполнял весь дом, бодрил и больше всего девочка жалела, что ей кофе пока нельзя. Бабушка говорила, что это вредно, а когда Августа спрашивала, зачем же она тогда его пьет, отвечала, что давно уже привыкла и теперь уже не может отказаться от привычки.
Кроме запаха кофе утро было пропитано солнечным светом и ощущением предстоящего интересного дела. По мнению Августы это была самая лучшая смесь ощущений на свете.
-Ты и сегодня собираешься пропасть на весь день? - бабушка потягивает свой кофе, глядя на внучку поверх очков. Та кивает, запивая чаем очередной оладушек, у неё просто слишком набит рот, чтобы что-то можно было внятно сказать - Вот же странно... - вздыхает бабушка - То едва ли не выгонять приходится, то второй день на улицу сама бежит... Ты не заболела?
Августа категорично мотает головой, косички мелькают в воздухе. "Подумаешь, два дня - думает она, пряча улыбку за чашкой с чаем - Вот когда я целую неделю так буду пропадать.."
Думать об этом забавно - стоит только вспомнить, как едва ли не скандалом сопровождалось каждое бабушкино заявление про "тебе надо больше дышать свежим воздухом". Обычно Августа предпочитала сидеть дома - скучно ей точно не было, она давно уже привыкла развлекать себя сама, но сейчас и вне родной комнаты появилось нечто, заслуживающее внимания. Разумется, бабушка удивляется такой перемене.
"Может, взять свечи?.. - спрашивает сама себя девочка - Электричества ведь, там нет... - но тут же сама себе отвечает сердито - А ты подумала, как он будет их зажигать?".
Оладушки тем временем кончаются.
...В комнатах замка давно уже царит запустение и разруха. Мебель то ли рассыхается, то ли гниет, вся техника давным-давно не работает... Эдвард очень не любит спускаться вниз. Не любит вспоминать, что на свете есть смерть. То ничто, которое забирает в себя любое животное, любое растение - раньше или позже. Сон без сновидений, вот что такое смерть. Эдвард не может уснуть - значит, не может и умереть. Но могут умереть другие. Как отец. Как цветы, которые новые каждой весной. Как птицы в саду - они тоже иногда не посыпаются...
Но сегодня вниз спуститься просто необходимо.
И Эдвард идет - он всегда делает то, что необходимо.
В комнатах замка царит запустение и разруха, но он все-таки находит довольно приличное одеяло и спешит уйти обратно наверх, туда, где привык жить, где все-таки чуется живое дыхание.
Одеяло отправляется на пол и Эдвард, как умеет, расправляет его...
За окном, в саду, щебечет одинокая птица.
..Утро в старом замке всегда начиналось рано, с самым рассветом. Восходящее солнце запускало во все щели и проломы крыши любопытные золотые лучи, снова приходило светлое время, когда не нужно напрягать зрение и беспомощно вытягивать перед собой руки, опасаясь на что-нибудь наткнуться. Внизу оживал городок - сонный молочник выгонял из гаража фургон, проезжал по улицам мальчишка-газетчик и так тихо было в этот час, что звяканье велосипедного звонка, которым мальчик подбадривал сам себя, разносилось по всей округе. Немного погодя выбирались из домов самые ранние жаворонки, забирали из ящиков газеты, щурились на солнце и зябко ежились... В домах пили кофе и мазали маслом булочки, женщины будили детей и собирали их в школу, мужчины читали газеты, настраиваясь на долгий. рабочий день... Если бы Эдварда спросили, откуда он все это знает, он бы скорее всего ничего бы не ответил. Истина была слишком проста, чтобы озвучивать её словами. Пусть он прожил с людьми совсем недолго, но успел понять их маниакальную тягу к порядку и стабильности и во всем находил подтверждения этой тяги. Как и пятьдесят лет назад в одно и то же время они уезжали на работу и возвращались из неё. В одно и то же время дети отправлялись в школу каждый день, кроме воскресений. В одно и то же время они гуляли с собаками и обсуждали свежие сплетни... Эдвард мог легко рассказать распорядок жизни горожан. Но во-первых, его некому было спросить, а во-вторых - он не только наблюдал, но и придумывал, а люди всегда желают фактов.
Впрочем, сегодня ему было не до города и его жизни. Он доделывал дракона и это было странно - обычно Эдвард всегда успевал закончить с новой скульптурой к ночи. Дети и животные, придуманные и когда-то увиденные.. Если бы они не таяли - места в замке уже не осталось бы. Это было бы неудобно, но порой Эдварду очень этого хотелось - увидеть все, что он когда-либо выточил в один момент времени, разом. Вспомнить забытое, покачать головой над старыми работами и восхититься новыми... А ещё лучше - показать кому-нибудь, кто смог бы оценить. По-настоящему оценить, а не снисходительно-ласково, как когда-то... Может быть работа с драконом затянулась ещё и из-за этого - из-за желания сделать его идеальным. Заинтересовать гостью, дать жизнь новому, похвалиться мастерством.. Впрочем, в последнем Эдвард никогда не признался бы - да он особенно и не знал такого понятия, как тщеславие.
Скульптура под лезвиями потихоньку оживала. У дракона появлялся острый спинной гребень, длинные когти, острые зубы в разинутой пасти, кожистые уши и легкомысленная кисточка на хвосте. Эдвард сделал ему почти человеческие глаза, вырезал чешуйки и сам удивился, когда закончил и отошел на несколько шагов - так живо дракон косил глазом. Эдвард ласково погладил его по носу и решил заняться другими делами - их было необычно много.
...Утро в доме начиналось с запаха кофе, который бабушка очень любила и который ей настоятельно запрещали все врачи, у которых она когда-либо консультировалась. Утром бабушка брала в руки кофемолку и пакет зерен и, что-то шепча, начинала молоть кофе. Сухонькие страрческие руки без усилия крутили ручку, старушка улыбалась. Когда она ставила кофеварку на плиту, Августа, как правило, и просыпалась. Запах наполнял весь дом, бодрил и больше всего девочка жалела, что ей кофе пока нельзя. Бабушка говорила, что это вредно, а когда Августа спрашивала, зачем же она тогда его пьет, отвечала, что давно уже привыкла и теперь уже не может отказаться от привычки.
Кроме запаха кофе утро было пропитано солнечным светом и ощущением предстоящего интересного дела. По мнению Августы это была самая лучшая смесь ощущений на свете.
-Ты и сегодня собираешься пропасть на весь день? - бабушка потягивает свой кофе, глядя на внучку поверх очков. Та кивает, запивая чаем очередной оладушек, у неё просто слишком набит рот, чтобы что-то можно было внятно сказать - Вот же странно... - вздыхает бабушка - То едва ли не выгонять приходится, то второй день на улицу сама бежит... Ты не заболела?
Августа категорично мотает головой, косички мелькают в воздухе. "Подумаешь, два дня - думает она, пряча улыбку за чашкой с чаем - Вот когда я целую неделю так буду пропадать.."
Думать об этом забавно - стоит только вспомнить, как едва ли не скандалом сопровождалось каждое бабушкино заявление про "тебе надо больше дышать свежим воздухом". Обычно Августа предпочитала сидеть дома - скучно ей точно не было, она давно уже привыкла развлекать себя сама, но сейчас и вне родной комнаты появилось нечто, заслуживающее внимания. Разумется, бабушка удивляется такой перемене.
"Может, взять свечи?.. - спрашивает сама себя девочка - Электричества ведь, там нет... - но тут же сама себе отвечает сердито - А ты подумала, как он будет их зажигать?".
Оладушки тем временем кончаются.
...В комнатах замка давно уже царит запустение и разруха. Мебель то ли рассыхается, то ли гниет, вся техника давным-давно не работает... Эдвард очень не любит спускаться вниз. Не любит вспоминать, что на свете есть смерть. То ничто, которое забирает в себя любое животное, любое растение - раньше или позже. Сон без сновидений, вот что такое смерть. Эдвард не может уснуть - значит, не может и умереть. Но могут умереть другие. Как отец. Как цветы, которые новые каждой весной. Как птицы в саду - они тоже иногда не посыпаются...
Но сегодня вниз спуститься просто необходимо.
И Эдвард идет - он всегда делает то, что необходимо.
В комнатах замка царит запустение и разруха, но он все-таки находит довольно приличное одеяло и спешит уйти обратно наверх, туда, где привык жить, где все-таки чуется живое дыхание.
Одеяло отправляется на пол и Эдвард, как умеет, расправляет его...
За окном, в саду, щебечет одинокая птица.
В рюкзачке - сказки, в голове - ветер, под ногами - снег, а в глазах - солнце.
Однажды пройденая дорога становится знакомой и подъем по ней не кажется таким долгим, как в первый раз. К тому же сегодня Августа идет не в неизвестность, а в настоящие гости, где её точно примут. По вчерашним следам, уже не оскальзываясь, подобрав в снегу потерянную вчера варежку, девочка спешит к замку. Сама не знает почему, но спешит. Словно на праздник. А ведь на самом деле нужно боятся. Вот только начинать боятся нужно было ещё вчера, она уже опоздала, и потому поднимается, легкомысленно напевая и щурясь на небо...
Так будет каждый день, но автор вам этого не говорил. Т-с-с...
Было видно, что замок немного, но оживился. На полу появились свежие следы и тишина не казалась мертвой. Сегодня она казалась выжидающей. "Что ты сделаешь, человеческий ребенок? - будто спрашивали стены - Станешь приходить или забудешь? Раскроешь ладонь или сожмешь кулак?". Чутье на настроения неживых предметов у Августы было отменное, она ясно чуяла именно такой вопрос. "Стану приходить - молча ответила она замку и оправив рюкзачок, поскакала по лестнице, через ступеньку. А допрыгав, замерла на пороге, ошеломленная. Потому что на неё смотрел самый настоящий ледяной дракон, сверкающий и искрящийся. Казалось, сейчас он взмахнет хвостом и от его рева дрогнут стены. А потом из пасти вырвется ледяное пламя - и всё вокруг покроется изморозью... Дракон был небольшой, поджарый и очень красивый. Только через несколько секунд девочка поняла, что это - всего лишь скульптура. Та самая, из-за которой ночью шел снег... Словно зачарованная, она двинулась к дракону, ничего не замечая вокруг. Как смотрел на неё Эдвард она, конечно, тоже не увидела. А он смотрел с недоверчивым интересом - никто и никогда не реагировал так на его творения.
Августа погладила скульптуру по животу и, встав на цыпочки, прижала ладошку к драконьей груди, туда, где должно было бы биться сердце ящера. Лицо у неё при этом было такое, словно она надеялась, что вот, сейчас, что-то отзовется во льду, дрогнет, и несуществующее сердце погонит по драконьим жилам ледяную кровь... Но, конечно, ничего не отозвалось. Только по запястью потекла вода и, отняв руку, Августа увидела, что лед подтаял и на груди у ящера теперь красовался отпечаток ладони.
-Ой, - виновато сказала она, оборачиваясь. Волшебство отпустило её и только теперь девочка снова осознала, что у замка есть хозяин, а у дракона - творец - Я нечаянно...
-Он получился правильным?.. - тихо спросил Эдвард. Он устроился на полу, на одеяле, котрого ещё вчера не было, и изучающе смотрел на девочку. Та покраснела, поняв, что по вопросу драконов её признали специалистом. Покраснела и ответила:
-Совсем как настоящий. - и добавила, немного увереннее - И очень красивый. Правда.
Эдвард улыбнулся и Августа отметила, что улыбка его немного изменилась за ночь, стала самую чуточку более открытой. Он указал на кровать - неуклюжим, но красноречивым жестом, и девочка покраснела ещё больше, поняв - ей уступают.
Ледяной дракон насмешливо косил на обоих глазом и, кажется, был очень доволен происходящим.
...Что такое сказки Эдвард знал давно. Отец когда-то читал ему их. Впрочем, получалось у него неважно, он часто поправлял очки, кривился на особенно абсурдных местах и вообще гораздо больше интересовался химией, физикой и другими науками. Быть может, именно из-за этого Эдвард и не помнил сказок. Зато отлично помнил ту же механику...
А вот у девочки их читать получалось. Она очень четко и внятно выговаривала слова, делала остановки на самых интересных местах и смешно трясла косичками. Смешно.. Это слово, это понятие, Эдвард помнил едва-едва. Он учился тому, что смешно, а что нет, тогда же, когда учился улыбаться. А потом, спустя годы, все не мог понять, как же соотнести ту странную, но в общем-то понятную отцовскую науку и те злые слова, над которыми смеялись люди.
-И тогда злой воллшебник взмахнул посохом...
Эдвард не очень представлял, кто такой волшебник, но в общем, слушать сказки ему начинало нравится. Он даже почувствовал себя виноватым за то, что первой его мыслью, когда девочка предложила почитать, было недоуменное "Но я же не ребенок". Дело было в том, что Эдвард пребывал в совершенной уверенности, что сказки - это детская забава и ему они как-то уже не по возрасту. Но вслух, конечно, у него возразить не получилось - проклятый голос, Эдвард опять смутился его, слишком долго не слышал, слишком долго не разговаривал и вообще, когда и кто его слушал?.. Девочка же, вполне удовлетворенная молчанием, открыла книгу и начала читать. И через некоторое время Эдвард понял, что ему - интересно, что будет дальше. Это была не химия и не физика, здесь не в чем было путаться и были свои, живые герои...
Да и не только в сказках было дело. Но и в воспоминаниях. Всё-таки гостья была похожа на бабушку. В жестах её иногда проскальзывало что-то от Ким - наклон головы, серьезно прищуренные глаза.. Это было слишком давно, чтобы причинить боль, и потому Эдвард испытывал скорее светлую печаль по тому, что никогда не вернется и никогда не сбудется. Эта печаль была даже приятна и Эдвард поймал себя на странном желании - ему отчего-то хотелось, чтобы этот день не кончался. И сказки не кончались тоже.
"Принесу завтра ещё одно одеяло, - решил он, глядя, как девочка зябко прячет свободную руку под куртку и удивился - ведь не было никакой уверенности в том, что завтра одеяло понадобится.
Августа же читала и думала, что Лис из "Маленького Принца" определенно был прав и нужно попробовать приручить Эдварда по его методике.
...Конечно, с ножницами Августа управляется гораздо хуже, чем Эдвард. И снежинки у неё выходят совсем не такие, какие хотелось бы... Но зато она может смотреть, как он работает, как за несколько секунд под лезвиями рождается чудо - а это уже дорогого стоит. За работой Эдвард как-то отвлекается от привычной напряженности, улыбается и, кажется, даже забывает боятся, что что-нибудь пойдет не так. Весь чердак сегодня заполняют бумажные снежинки - ажурные и не очень, красивые - и несколько аляповатые...
Это кажется странным. Но только если не знать, что через два дня наступает Рождество.
Августа очень любит этот праздник - за снег, за елку, за переливчатые, звенящие хрустальным звоном елочные шары. За миндальное печенье, которое печет бабушка и, конечно, за подарки. Ей хочется чем-то удивить и себя, и друзей, и даже бабушку, и потому она принесла сегодня с собой целую кипу белых листов и спросила, выкладывая их на полу:
-Ты же умеешь делать снежинки?...
И, дождавшись от Эдварда кивка, протянула просительно:
-Научи...
И он стал учить. Очень осторожно, отодвинувшись от кровати, на которой девочка расположилась и достаточно медленно - чтобы Августа успевала повторять. А потом - увлекся, и она перестала понимать, как же все-таки двигаются ножницы, рождая такую красоту?..
Чердак потихоньку заполнял бумажный снег и девочка, все-таки решив не мучится, стянула сапожки и легла на кровати на живот, заболтала в воздухе ногами... И как-то пропустила момент, когда Эдвард заговорил:
-Давно.... - начал он, пристально наблюдая за ножницами, которые действовали, казалось, отдельно от него - Давно мы праздновали Рождество... Совсем не было снега и отец...
И Августа замерла, боясь пошевелится - потому что он впервые заговорил сам, без вопроса. Впервые за ту неделю, которую она ходит в замок. За неделю, полную сказками, ледяными отсветами и выжидающей тишиной каменных стен...
-И отец попросил меня сделать снег. - продолжает Эдвард, ритмично щелкая ножницами по очередному листку - Из бумаги, как сейчас. Весь двор был им усыпан. Бумажным снегом...
И снова замолчал - так, словно сказал все, что хотел. Или что способен был сказать.
-Это, наверное, было красиво, - задумчиво ответила Августа и снова подумала, что это очень грустно - год за годом жить одному, не зная времени, и вспоминать. Ведь когда человек один, он способен или отгораживаться от самого себя - или вспоминать...
Снежинок становилось все больше. И ни одна из них не была похожа на другую.
...С наступлением ночи город теперь начинал светится разноцветными огоньками гирлянд. Где-то ими выкладывали узоры, где-то писали "Счастливого рождества", где-то они просто извивались причудливыми кольцами. Так было каждый год и только по этому признаку Эдвард понимал, что Рождество приближается. С этим праздником у него были связаны только неприятные воспоминания - что смерть отца, что прощание с Ким... Но разноцветные светящиеся лампочки, которыми были завешаны дома, Эдварду нравились. Как нравилось почти все яркое и выбивающееся из обычного распорядка городка. И все ночи, когда гирлянды светились, он проводил у окна - вспоминая, мечтая и придумывая. Иногда он представлял свой замок чистым, убранным и искрящимся разноцветными огнями, иногда - себя в обычном доме, у елки и безо всяких людей. Порой почти что чувствовал царящее в домах восторженное предвкушение...
Когда был жив отец, вернее, в то Рождество, которое было для него последним, а для Эдварда - первым, в замке пахло миндалем, хвоей и праздником. Старый автомат по производству печенья был включен, а откуда взялась елка - Эдвард не знал. Он помнил только, что ему безумно понравилось большое, ароматное дерево, сверкающее серебром и золотом... Отец тогда подарил ему какую-то книгу и дополнительные лезвия и сказал виновато: "Я знаю, о чем ты мечтаешь. Прости, но успеть не получилось. Но обещаю, на следующее Рождество...". Дальше думать было горько и Эдвард не думал, переключался на другое...
Забавно, но уже целую неделю девочка ходила в гости. Просто так. Почитать сказки, помолчать и оставить ещё несколько книг... Для чего она это делает, Эдвард понять никак не мог. Но с каждым днем все больше боялся сделать что-нибудь не так. Потому что тогда некому станет читать "Маленького принца", восхищаться скульптурами и смотреть в глаза - открыто и с любопытством...
Эдвард в задумчивости чертил на стене какие-то прихотливые узоры и все никак не хотел понимать, почему все это занимает мысли и почему он сегодня вдруг начал что-то рассказывать - ведь никогда раньше ему и в голову не приходило...
Все было непонятно.
@темы: Фанфикшн
-
-
10.10.2010 в 00:40Впрочем, сегодня ему было не до города и его жизни. Он доделывал дракона и это было странно - обычно Эдвард всегда успевал закончить с новой скульптурой к ночи. Дети и животные, придуманные и когда-то увиденные.. Если бы они не таяли - места в замке уже не осталось бы. Это было бы неудобно, но порой Эдварду очень этого хотелось - увидеть все, что он когда-либо выточил в один момент времени, разом. Вспомнить забытое, покачать головой над старыми работами и восхититься новыми... А ещё лучше - показать кому-нибудь, кто смог бы оценить. По-настоящему оценить, а не снисходительно-ласково, как когда-то... Может быть работа с драконом затянулась ещё и из-за этого - из-за желания сделать его идеальным. Заинтересовать гостью, дать жизнь новому, похвалиться мастерством.. Впрочем, в последнем Эдвард никогда не признался бы - да он особенно и не знал такого понятия, как тщеславие.
Скульптура под лезвиями потихоньку оживала. У дракона появлялся острый спинной гребень, длинные когти, острые зубы в разинутой пасти, кожистые уши и легкомысленная кисточка на хвосте. Эдвард сделал ему почти человеческие глаза, вырезал чешуйки и сам удивился, когда закончил и отошел на несколько шагов - так живо дракон косил глазом. Эдвард ласково погладил его по носу и решил заняться другими делами - их было необычно много.
...Утро в доме начиналось с запаха кофе, который бабушка очень любила и который ей настоятельно запрещали все врачи, у которых она когда-либо консультировалась. Утром бабушка брала в руки кофемолку и пакет зерен и, что-то шепча, начинала молоть кофе. Сухонькие страрческие руки без усилия крутили ручку, старушка улыбалась. Когда она ставила кофеварку на плиту, Августа, как правило, и просыпалась. Запах наполнял весь дом, бодрил и больше всего девочка жалела, что ей кофе пока нельзя. Бабушка говорила, что это вредно, а когда Августа спрашивала, зачем же она тогда его пьет, отвечала, что давно уже привыкла и теперь уже не может отказаться от привычки.
Кроме запаха кофе утро было пропитано солнечным светом и ощущением предстоящего интересного дела. По мнению Августы это была самая лучшая смесь ощущений на свете.
-Ты и сегодня собираешься пропасть на весь день? - бабушка потягивает свой кофе, глядя на внучку поверх очков. Та кивает, запивая чаем очередной оладушек, у неё просто слишком набит рот, чтобы что-то можно было внятно сказать - Вот же странно... - вздыхает бабушка - То едва ли не выгонять приходится, то второй день на улицу сама бежит... Ты не заболела?
Августа категорично мотает головой, косички мелькают в воздухе. "Подумаешь, два дня - думает она, пряча улыбку за чашкой с чаем - Вот когда я целую неделю так буду пропадать.."
Думать об этом забавно - стоит только вспомнить, как едва ли не скандалом сопровождалось каждое бабушкино заявление про "тебе надо больше дышать свежим воздухом". Обычно Августа предпочитала сидеть дома - скучно ей точно не было, она давно уже привыкла развлекать себя сама, но сейчас и вне родной комнаты появилось нечто, заслуживающее внимания. Разумется, бабушка удивляется такой перемене.
"Может, взять свечи?.. - спрашивает сама себя девочка - Электричества ведь, там нет... - но тут же сама себе отвечает сердито - А ты подумала, как он будет их зажигать?".
Оладушки тем временем кончаются.
...В комнатах замка давно уже царит запустение и разруха. Мебель то ли рассыхается, то ли гниет, вся техника давным-давно не работает... Эдвард очень не любит спускаться вниз. Не любит вспоминать, что на свете есть смерть. То ничто, которое забирает в себя любое животное, любое растение - раньше или позже. Сон без сновидений, вот что такое смерть. Эдвард не может уснуть - значит, не может и умереть. Но могут умереть другие. Как отец. Как цветы, которые новые каждой весной. Как птицы в саду - они тоже иногда не посыпаются...
Но сегодня вниз спуститься просто необходимо.
И Эдвард идет - он всегда делает то, что необходимо.
В комнатах замка царит запустение и разруха, но он все-таки находит довольно приличное одеяло и спешит уйти обратно наверх, туда, где привык жить, где все-таки чуется живое дыхание.
Одеяло отправляется на пол и Эдвард, как умеет, расправляет его...
За окном, в саду, щебечет одинокая птица.
Если бы автора так поддерживали собственные персонажи, жизнь была бы похожа на сказку.
А ещё - автор распишется на много страниц и будет в них только медленное, взаимное приручение. И никакого экшена, деятельного сюжета и ангста =)
-
-
10.10.2010 в 01:59Только чуточку критики. Чисто стилистической, можно?
...Утро в доме начиналось с запаха кофе, который бабушка очень любила и который ей настоятельно запрещали все врачи, у которых она когда-либо консультировалась. Вот тут три раза "который, которых, которое"...Немного режет слух...
-
-
10.10.2010 в 02:02Хм. А ведь и правда, непорядок.
Перефразировала.
-
-
10.10.2010 в 02:07-
-
10.10.2010 в 02:09-
-
10.10.2010 в 02:16-
-
10.10.2010 в 02:22И более того - все остальные комментарии я редактировать могу.
-
-
10.10.2010 в 02:27-
-
10.10.2010 в 05:26Дракона, прям как живого увидела).
За упоминание сада спасибо).
Даже одеяло представила ). Какое оно).
Немного есть мелких опечаток и повтор предложения. Не знаю стоил ли здесь говорить об этом. Можно потом сразу весь готовый рассказ подкорректировать. Здесь, наверное, не очень хорошо такие моменты обсуждать. Лучше впечатления от персонажей...
Бабулю тоже, как живую вижу, её руки. Даже мне её сыграть захотелось. У меня и кофемолка есть такая), старинная, с деревянным корпусом, немецкая).
-
-
10.10.2010 в 06:43Нельзя всегда только хвалить, тараканов кто отлавливать будет?
-
-
10.10.2010 в 08:16Про опечатки потом.
-
-
10.10.2010 в 08:27-
-
10.10.2010 в 14:00Про опечатки - пожалуйста. А то автор прочесывает-прочесывает, а все равно что-то да остается =)
-
-
10.10.2010 в 21:58-
-
11.10.2010 в 00:03Оля, ты в своём репертуаре. ЗАЧЕМ всё делать втихую, если можно нормально и всем вместе обсуждать? Никто ничего не портит, наоборот, так намного интереснее!
-
-
11.10.2010 в 00:14-
-
11.10.2010 в 00:19-
-
11.10.2010 в 00:25-
-
11.10.2010 в 01:47-
-
11.10.2010 в 02:25Однажды пройденая дорога становится знакомой и подъем по ней не кажется таким долгим, как в первый раз. К тому же сегодня Августа идет не в неизвестность, а в настоящие гости, где её точно примут. По вчерашним следам, уже не оскальзываясь, подобрав в снегу потерянную вчера варежку, девочка спешит к замку. Сама не знает почему, но спешит. Словно на праздник. А ведь на самом деле нужно боятся. Вот только начинать боятся нужно было ещё вчера, она уже опоздала, и потому поднимается, легкомысленно напевая и щурясь на небо...
Так будет каждый день, но автор вам этого не говорил. Т-с-с...
Было видно, что замок немного, но оживился. На полу появились свежие следы и тишина не казалась мертвой. Сегодня она казалась выжидающей. "Что ты сделаешь, человеческий ребенок? - будто спрашивали стены - Станешь приходить или забудешь? Раскроешь ладонь или сожмешь кулак?". Чутье на настроения неживых предметов у Августы было отменное, она ясно чуяла именно такой вопрос. "Стану приходить - молча ответила она замку и оправив рюкзачок, поскакала по лестнице, через ступеньку. А допрыгав, замерла на пороге, ошеломленная. Потому что на неё смотрел самый настоящий ледяной дракон, сверкающий и искрящийся. Казалось, сейчас он взмахнет хвостом и от его рева дрогнут стены. А потом из пасти вырвется ледяное пламя - и всё вокруг покроется изморозью... Дракон был небольшой, поджарый и очень красивый. Только через несколько секунд девочка поняла, что это - всего лишь скульптура. Та самая, из-за которой ночью шел снег... Словно зачарованная, она двинулась к дракону, ничего не замечая вокруг. Как смотрел на неё Эдвард она, конечно, тоже не увидела. А он смотрел с недоверчивым интересом - никто и никогда не реагировал так на его творения.
Августа погладила скульптуру по животу и, встав на цыпочки, прижала свою ладошку к драконьей груди, туда, где должно было бы биться сердце ящера. Лицо у неё при этом было такое, словно она надеялась, что вот, сейчас, что-то отзовется во льду, дрогнет, и несуществующее сердце погонит по драконьим жилам ледяную кровь... Но, конечно, ничего не отозвалось. Только по запястью потекла вода и, отняв руку, Августа увидела, что лед подтаял и на груди у ящера теперь красовался отпечаток ладони.
-Ой, - виновато сказала она, оборачиваясь. Волшебство отпустило её и только теперь девочка снова осознала, что у замка есть хозяин, а у дракона - творец - Я нечаянно...
-Он получился правильным?.. - тихо спросил Эдвард. Он устроился на полу, на одеяле, котрого ещё вчера не было, и изучающе смотрел на девочку. Та покраснела, поняв, что по вопросу драконов её признали специалистом. Покраснела и ответила:
-Совсем как настоящий. - и добавила, немного увереннее - И очень красивый. Правда.
Эдвард улыбнулся и Августа отметила, что улыбка его немного изменилась за ночь, стала самую чуточку более открытой. Он указал на кровать - неуклюжим, но красноречивым жестом, и девочка покраснела ещё больше, поняв - ей уступают.
Ледяной дракон насмешливо косил на обоих глазом и, кажется, был очень доволен происходящим.
...Что такое сказки Эдвард знал давно. Отец когда-то читал ему их. Впрочем, получалось у него неважно, он часто поправлял очки, кривился на особенно абсурдных местах и вообще гораздо больше интересовался химией, физикой и другими науками. Быть может, именно из-за этого Эдвард и не помнил сказок. Зато отлично помнил ту же механику...
А вот у девочки их читать получалось. Она очень четко и внятно выговаривала слова, делала остановки на самых интересных местах и смешно трясла косичками. Смешно.. Это слово, это понятие, Эдвард помнил едва-едва. Он учился тому, что смешно, а что нет, тогда же, когда учился улыбаться. А потом, спустя годы, все не мог понять, как же соотнести ту странную, но в общем-то понятную отцовскую науку и те злые слова, над которымисмеялись люди.
-И тогда злой воллшебник взмахнул посохом...
Эдвард не очень представлял, кто такой волшебник, но в общем, слушать сказки ему начинало нравится. Он даже почувствовал себя виноватым за то, что на предложение их почитать, ответил обманчиво-безэмоциональным "Я же не ребенок". На самом деле это был довольно резкий ответ. Только девочка не обиделась, фыркнула и предложила все-таки попробовать. Разве он мог отказать? Он вообще не умел отказывать людям. По крайней мере, хоть немного приятным людям. Отец как-то позабыл обучить его этой очень важной науке.
Да и не только в сказках было дело. Но и в воспоминаниях. Всё-таки гостья была похожа на бабушку. В жестах её иногда проскальзывало что-то от Ким - наклон головы, серьезно прищуренные глаза.. Это было слишком давно, чтобы причинить боль, и потому Эдвард испытывал скорее светлую печаль по тому, что никогда не вернется и никогда не сбудется. Эта печаль была даже приятна и Эдвард поймал себя на странном желании - ему отчего-то хотелось, чтобы этот день не кончался. И сказки не кончались тоже.
"Принесу завтра ещё одно одеяло, - решил он, глядя, как девочка зябко прячет свободную руку под куртку и удивился - ведь не было никакой уверенности в том, что завтра одеяло понадобится.
Августа же читала и думала, что Лис из "Маленького Принца" определенно был прав и нужно попробовать приручить Эдварда по его методике.
*обеспокоенно* Автор не начинает выдыхаться, нет?
-
-
11.10.2010 в 02:35Лучше просто "ладошку". И так понятно, что не чужую.
-
-
11.10.2010 в 03:25-
-
11.10.2010 в 03:27-
-
11.10.2010 в 03:28Ни в коем случае, всё нормально!...Не думай об этом, просто пиши))
-
-
11.10.2010 в 13:19-
-
11.10.2010 в 18:40*задумчиво* Хм. Пересчитаем и поправим. Обязательно. Только сообразим, как это сделать, не переписывая =)
-
-
11.10.2010 в 19:17Исправленный вариант - в дневнике до того счастливого времени, когда у Дайрей пройдут глюки.
-
-
12.10.2010 в 00:18-
-
12.10.2010 в 00:24-
-
12.10.2010 в 00:40Это кажется странным. Но только если не знать, что через два дня наступает Рождество.
Августа очень любит этот праздник - за снег, за елку, за переливчатые, звенящие хрустальным звоном елочные шары. За миндальное печенье, которое печет бабушка и, конечно, за подарки. Ей хочется чем-то удивить и себя, и друзей, и даже бабушку, и потому она принесла сегодня с собой целую кипу белых листов и спросила, выкладывая их на полу:
-Ты же умеешь делать снежинки?...
И, дождавшись от Эдварда кивка, протянула просительно:
-Научи...
И он стал учить. Очень осторожно, отодвинувшись от кровати, на которой девочка расположилась и достаточно медленно - чтобы Августа успевала повторять. А потом - увлекся, и она перестала понимать, как же все-таки двигаются ножницы, рождая такую красоту?..
Чердак потихоньку заполнял бумажный снег и девочка, все-таки решив не мучится, стянула сапожки и легла на кровати на живот, заболтала в воздухе ногами... И как-то пропустила момент, когда Эдвард заговорил:
-Давно.... - начал он, пристально наблюдая за ножницами, которые действовали, казалось, отдельно от него - Давно мы праздновали Рождество... Совсем не было снега и отец...
И Августа замирает, боясь пошевелится - потому что он впервые заговорил сам, без вопроса. Впервые за ту неделю, которую она ходит в замок. За неделю, полную сказками, ледяными отсветами и выжидающей тишиной старого замка. И девочка замерла, боясь - не спугнуть бы...
-И отец попросил меня сделать снег. Из бумаги, как сейчас. Весь двор был им усыпан. Бумажным снегом...
И Эдвард снова замолчал - так, словно сказал все, что хотел. Или что способен был сказать.
-Это, наверное, было красиво, - задумчиво ответила Августа и снова подумала, что это очень грустно - год за годом жить одному, не зная времени, и вспоминать. Потому что когда человек один, он способен или отгораживаться от самого себя - или вспоминать...
Снежинок становилось все больше. И ни одна из них не была похожа на другую.
...С наступлением ночи город теперь начинал светится разноцветными огоньками гирлянд. Где-то ими выкладывали узоры, где-то писали "Счастливого рождества", где-то они просто извивались причудливыми кольцами. Так было каждый год и только по этому признаку Эдвард понимал, что Рождество приближается. С этим праздником у него были связаны только неприятные воспоминания - что смерть отца, что прощание с Ким... Но разноцветные светящиеся лампочки, которыми были завешаны дома, Эдварду нравились. Как нравилось почти все яркое и выбивающееся из обычного распорядка городка. И все ночи, когда гирлянды светились, он проводил у окна - вспоминая, мечтая и придумывая. Иногда он представлял свой замок чистым, убранным и искрящимся гирляндами, иногда - себя в обычном доме, у елки и безо всяких людей. Порой почти что видел царящее в домах радостное оживление...
Когда был жив отец, вернее, в то Рождество, которое было для него последним, а для Эдварда - первым, в замке пахло миндалем, хвоей и праздником. Старый автомат по производству печенья был включен, а откуда взялась елка - Эдвард не знал. Он помнил только, что ему безумно понравилось большое, ароматное дерево, сверкающее серебром и золотом... Отец тогда подарил ему какую-то книгу и дополнительные лезвия и сказал виновато: "Я знаю, о чем ты мечтаешь. Прости, но успеть не получилось. Но обещаю, на следующее Рождество...". Дальше думать было горько и Эдвард не думал.
Забавно, но уже целую неделю девочка ходила в гости. Просто так. Почитать сказки, помолчать и оставить ещё несколько книг... Для чего она это делает, Эдвард понять никак не мог. Но скаждым днем все больше боялся сделать что-нибудь не так. Потому что тогда некому станет читать по "Маленького принца", восхищаться скульптурами и смотреть в глаза - открыто и с любопытством...
Эдвард в задумчивости чертил на стене руны и каббалистические знаки и все никак не хотел понимать, почему все это занимает мысли и почему он сегодня вдруг начал что-то рассказывать - ведь никогда раньше ему и в голову не приходило...
Все было непонятно.
Завтра автор, наверное, возьмет небольшой выходной. Ибо Эдвард, по-моему, уже замучился отвечать и подсказывать.